Беспокойный ум. Моя победа над биполярным расстройством - Кей Джеймисон

Я была восхищена и решила показать результаты всех его тестов своему супервайзеру. Та была крайне догматичным психоаналитиком, начисто лишенным чувства юмора. Эта женщина потратила больше часа на совершенно надуманные и пустые интерпретации психической неуравновешенности, асоциальности, подавленного гнева и внутренних конфликтов моего мужа. Она назвала его (человека, который никогда не лгал!) социопатом. Человек, который всегда отличался искренностью и мягкостью, показался ей неуравновешенным, конфликтным, переполненным гневом. И все из-за того, что он решил ответить на тест нестандартно. Мне это показалось настолько смешным, что я начала непроизвольно хихикать, провоцируя дальнейшие разоблачения. С хохотом я убежала из ее кабинета, отказавшись писать отчет по тесту. И эти мои действия также подверглись тщательному анализу с ее стороны.

Реальный опыт я приобрела, занимаясь с многочисленными пациентами во время интернатуры. Тем временем я завершила работу по двум своим дополнительным специальностям – психофармакологии и поведению животных. Мне особенно нравилось изучать животных, и я дополнила свои психологические курсы зоологическими. Они были посвящены биологии морских млекопитающих и включали в себя не только биологию и естественную историю тюленей, китов, дельфинов, выдр, но и такие экзотические темы, как кардиоваскулярные адаптации морских львов к нырянию и система коммуникации дельфинов. Я училась ради удовольствия от процесса и наслаждалась этим. Те курсы не имели ничего общего с моей работой ни тогда, ни в будущем, но они были одними из самых интересных.

Квалификационные экзамены были сданы. Я провела довольно заурядное исследования героиновой зависимости и написала по нему столь же заурядную диссертацию. Затем, после двух недель лихорадочного заполнения своих мозгов невозможным количеством информации, я вошла в зал, где за столом сидели пятеро людей с серьезными лицами. Там я прошла испытание, которое вежливо называют финальным устным экзаменом или, на военный манер, защитой диссертации. Двое членов комиссии были преподавателями, с которыми я проработала несколько лет. Один из них был достаточно добр ко мне, другой – вероятно, чтобы продемонстрировать свою непредвзятость, – безжалостен. Один из трех психофармакологов, он же единственный внештатный, попытался устроить мне настоящий допрос. Но другие двое решили, что он перегнул палку с самоутверждением в статистике и схеме проведения исследований, и вернули защиту в более цивилизованное русло. После трех часов этого изощренного интеллектуального балета я покинула зал и положенное количество времени нервно дожидалась итогов голосования в коридоре. Вернувшись, я увидела все тех же пятерых мужчин, которые сначала показались мне такими суровыми. Но теперь они улыбались и протягивали мне ладони для рукопожатия. К моему огромному облегчению, они меня поздравляли.

Ритуал вступления в научный мир загадочен и крайне романтичен. Все трудности и неприятности защиты были легко забыты, когда наступил радостный момент торжества с бокалами шампанского. Настал великий день, когда я была допущена в очень старый клуб, посвящена в академические ритуалы и в первый раз ко мне обратились «доктор Джеймисон», а не «мисс Джеймисон». Получив должность доцента на кафедре психиатрии Калифорнийского университета, я поспешила вступить в клуб факультета и начать свое восхождение по академической пищевой цепи. У меня была прекрасная весна, великолепное лето, а всего через три месяца после получения научной степени начался настоящий психоз.

Такого рода безумие состоит из боли, восторга, одиночества и ужаса. Когда ты на подъеме, это восхитительно. Стеснительность исчезает, нужные слова и жесты находятся сами собой, приходит уверенность – особенно в своей власти впечатлять окружающих. Мысли и чувства ярки и стремительны, как падающие звезды, и ум следует за ними до тех пор, пока не встретит новые, еще более яркие. Даже в скучных людях начинаешь видеть что-то интересное. Переполняет чувственность. Желание соблазнять и соблазняться становится непреодолимым. Захватывают ощущения эйфории, легкости, власти, уверенности, почти всемогущества. Но в какой-то момент все меняется. Мысли становятся слишком быстрыми, их уже слишком много. Ясность сменяется растерянностью. Память спотыкается. Живой интерес на лицах друзей сменяется беспокойством и тревогой. Все, что раньше шло как по маслу, теперь дается с трудом. Ты раздражителен, напуган, едва держишь себя в руках, блуждаешь в самых темных чуланах собственного разума. А ведь раньше ты даже не догадывался об их существовании! Эта пытка длится и длится, безумие плетет сети собственной реальности.

В конце концов остаются только воспоминания других о твоих странных поступках – бурных, непонятных и бессмысленных. Мания милостива тем, что часто лишает памяти. Кредитные карты аннулированы, приходят счета, по которым придется платить, нужно объясняться на работе, приносить извинения. Провалы в памяти (что я делала?). Разрушенный брак, потерянные друзья. И навязчивая мысль: ведь это случится опять! Мои чувства – реальны? Какая я – настоящая? Полная энергии, порывистая, импульсивная, хаотичная, сумасшедшая? Или же робкая, отстраненная, отчаявшаяся, обреченная, уставшая от жизни? И та и другая? Вирджиния Вульф написала о своих взлетах и падениях так: «Как сильно наши чувства меняются от погружения на самую глубину? Я все думаю: каковы они на самом деле?»

Я не проснулась в один день сумасшедшей. Жизнь казалась такой легкой! Я постепенно осознавала, что моя жизнь и разум ускоряются, пока однажды, в мое первое лето на факультете, они полностью не вышли из-под контроля. Но этот разгон – от стремительных мыслей к хаосу – был постепенным и увлекательным. Сначала все казалось совершенно нормальным. В июле 1974-го меня взяли на факультет психиатрии и приписали к одному из отделений для взрослых пациентов. Я курировала психиатров-стажеров и клинических психологов – интернов по части диагностики, психологического тестирования, психотерапии и испытания препаратов. Кроме того, я отвечала за взаимодействие между департаментами психиатрии и анестезиологии, где я консультировала, вела семинары, внедряла протоколы исследований для изучения психологических и медицинских аспектов боли. Что касается моих собственных исследований, я в основном доделывала работу, которую вела в университете. Аффективные расстройства меня в ту пору не особенно привлекали. К тому же перепады настроения меня не беспокоили больше года, и я уже было решила, что этой проблемы больше нет. Ты тешишься этой надеждой каждый раз, когда чувствуешь себя нормально достаточно долго, но неизменно ошибаешься.

Я взялась за новую работу со всей энергией и воодушевлением. Мне нравилось преподавать, как и руководить врачебной работой других, хотя сначала это и казалось мне необычным. Переход из интернов в преподаватели прошел гораздо легче, чем я могла ожидать. Не стоит и говорить, что солидная прибавка в зарплате очень тому способствовала. Свобода реализовывать собственные научные интересы меня окрыляла. Я очень много работала и все меньше отдыхала. Недостаток сна – это и причина, и следствие мании, но тогда я об этом даже не догадывалась. Лето часто приносило мне хорошее настроение и длинные рабочие дни. Но тем летом я вышла далеко за пределы того, что когда-либо испытывала ранее. Лето, недостаток сна, обилие работы и генетическая уязвимость завели меня куда глубже уже знакомых уровней эйфории – в пылающее безумие.