Корпорация Богги - Эстер Фриснер

— Дружище, — сказал Дов амулету, плавно перейдя на улыбку № 15 — одну из базовых моделей, предназначенных для общения с метрдотелями дорогих ресторанов при просмотре счета. — Я просто пошутил. Ты же знаешь, как часто бывает так, что что-то из оборудования вдруг начинает барахлить и выходить из строя, и настает такой день, когда ту или иную штуковину приходится выбрасывать и заменять новой? — На слове «заменять» Дов сделал акцент, чтобы оно не ускользнуло от внимания амулета. (Затея сработала: Дов заметил, как едва заметно дрогнули прекрасно очерченные губы, и мысленно поставил себе пятерку за то, что сумел-таки хоть немного уязвить маленького серебряного деспота.) — Вот почему я так люблю устраивать периодические проверки и убеждаться в том, что ты, как всегда, в отличной форме. Скажу матушке, что ты отличился на все сто.

— Как это мило с вашей стороны, — холодно проговорил амулет. — Это произойдет до или после похорон?

— Каких еще похорон?

Серебряные губы расплылись в усмешке.

— Большинство людей, да будет вам известно, имеют обыкновение читать получаемые ими факсы.

Дов уставился на заколдованную побрякушку. Его гладкий лоб тут же подернулся весьма несвойственными для него морщинками. Дов принялся за чтение послания. При этом попытался, не глядя, прикрепить амулет к панели телефакса. Дело это было совсем простое, и Дову оно не раз удавалось.

На этот раз все вышло не так.

На этот раз он уронил амулет в небольшую корзинку для бумаг, стоявшую рядом с телефаксом. Хорошо еще, что заклинание, предназначенное для автоматического уничтожения бумаг, попавших в корзинку, было временно отменено.

— ЭЙ! Ты что, хотел бы я знать, черт бы тебя подрал, творишь, а? — возопил из недр корзинки разъяренный амулет.

Дов повел себя так, будто ничего не слышал. И это отчасти так и было. Новости от Эдвины оказались настолько неожиданными и шокирующими, настолько катастрофическими, что у Дова, можно сказать, почва ушла из-под ног, и его понесло по орбите, схожей с той, по которой летает комета Галлея. Он не заметил, как выронил амулет, да и очнулся-то в конце концов, откровенно говоря, только тогда, когда обернутое вокруг его пояса полотенце соскользнуло и упало на пол.

Соланж взвизгнула, будто девчонка-подросток на концерте какой-нибудь команды типа «Generic Boy Band».

— Что за... — сорвалось с губ Дова. Он обернулся, посмотрел на мертвенно побледневшую массажистку и тут заметил собственную наготу. — Ой. — Дов поднял с пола полотенце и снова обмотал его вокруг пояса. — Послушай, милочка, почему бы тебе не заглянуть ко мне позже, а? — предложил он Соланж.

Ее не пришлось долго уговаривать. Она покинула кабинет Дова, забыв о своем раскладном столике и прочих аксессуарах. Когда Дов извлек амулет из корзинки для бумаг, тот все еще хихикал.

— А она не очень-то, с профессиональной точки зрения, верно? — заметил он.

— Она новенькая, — пробормотал Дов. — К тому же она училась в Йеле — а это не самое лучшее место, где можно выучиться тому, как должен выглядеть обнаженный мужчина.

Все еще не окончательно придя в себя, Дов прошел по кабинету к панорамному окну, встал и обвел взглядом пейзаж районов, примыкавших к роскошному Саут-Бич — Южному пляжу. Здания, раскрашенные, будто пасхальные яйца, стояли здесь, будто надгробные памятники движению «Арт-Деко». Пальмы раскачивались, словно полуобнаженные официантки с перегруженными подносами. Толпы людей, не менее бронзовокожих, светловолосых и красивых, чем Дов Богги, шли и шли по своим безоблачным дорогам жизни. Блестящие пряди их золотистых волос развевались у них за спиной, когда они проносились вдоль улиц на всех видах транспорта, какие только были ведомы человечеству — от роликовых коньков до красных спортивных машин с откидным верхом — лишь бы только данный вид транспорта позволял во всей красе продемонстрировать достоинства фигуры.

— Пустоголовые, — проворчал Дов.

— Ого! — отметил амулет. — Захотелось оказаться на их месте — так тебе больно, да?

— Да, больно, — не стал спорить Дов. — Так больно, будто зуб нарывает.

— Ну, так у меня для тебя новость, паренек: ты и есть на их месте. Ты точно такой же, как они. А ты не замечал?

— Я был таким, — возразил Дов. Это было сказано с такой вселенской тоской и усталостью, что хватило бы целому эскадрону французских романистов. — Когда-то. Но теперь я не такой.

Амулет вздернул серебряную бровь и приобрел неподдельно озабоченный вид.

— Ага. Ты, похоже, опять взялся за раздумья? Я тебя предупреждал: тебе этого делать не стоит, и не пытайся. Ты не привык к такой нагрузке. Да что стряслось-то, дружище? Тебе нужна помощь? Хочешь, я пошлю факс твоему гуру, твоему личному тренеру, твоему диетологу, твоему консультанту по фэн-шуй? Ну?

— Моя мама умирает.

Дов сказал это без прелюдии и фанфар. Эти слова вывалились, будто бомбы из днища старого военного самолета. Он отвернулся от окна, прислонился спиной к холодному стеклу, запрокинул голову и закрыл глаза.

— О! — Амулет смутился. — Черт. Я... Я.. , Мне вправду очень печально слышать об этом.

— Как это понимать — «тебе печально слышать об этом»? — выпалил Дов, широко открыв глаза и одарив амулет гневным взором. — Ты узнал об этом раньше меня, в ту самую минуту, когда поступил этот факс! Не ты ли что-то там бурчал насчет похорон?

— Да, но... но... — Амулет отчаянно пытался подобрать слова. — Послушай, когда поступают сообщения, они для меня — всего-навсего набор слов, понятно? Как я могу понять их значение до тех пор, пока не увижу, как эти слова на тебя подействуют? Я разве похож на человека, а?

— Вряд ли, — мрачновато изрек Дов, придирчиво разглядывая амулет. — Но вредина порядочная, так что мог и вступить в этот клуб. Может быть, поэтому я порой забываю, что ты — всего-навсего усовершенствованная интерактивная игрушка.

— А может быть, ты забывал бы об этом реже, если бы почаще говорил с другими людьми, а не со мной?

Дов ошеломленно вытаращил глаза.

— Что ты сказал?

— Ты меня слышал. — Амулет обнаглел. Он знал, что заработал очко в споре со своим хозяином. — И ты знаешь, что это правда.

Вот это-то и было самым ужасным: треклятая железяка была права. Дов сдвинул брови и попытался придумать хоть какое-нибудь возражение, но по натуре он был человеком честным и не мог со всей искренностью заявить, что и вправду с кем-то тратил на общение больше слов, чем с Амми.

Дов покраснел, поймав себя на том, что сам не заметил, как дал амулету имя.

— Это все она виновата, — сорвалось с губ Дова.

— Еще чего! Ты не можешь винить свою мать в том, что она умирает!

— Я не о ней говорю. Я говорю о моей сестрице Пиц.

Взгляд Дова стал мрачным, в его глазах зажглись огоньки, питаемые многолетней злостью.