Первые - Жозефина Исааковна Яновская

знаком с вашей двоюродной сестрой, Наташей Армфельд. Убежденная революционерка. Она по-прежнему живет в Москве?

— Да. Мы детьми очень дружили, когда мы тоже жили в Москве.

Анюта смотрела на Николая Утина и думала: неужели это тот сокрушитель царских устоев, которого боялось правительство, который был приговорен к смертной казни? Ей казалось, что он должен быть строгим, неприступным, а у него была такая милая, даже застенчивая улыбка и карие глаза смотрели дружелюбно и одобрительно сквозь очки в железной оправе.

Разговаривая, они все четверо вышли из отеля. На улицах обычно по-провинциальному сонной Женевы толпился народ. Люди стояли у воззваний и листовок, наклеенных на стены домов.

«Освобождение рабочего класса есть дело самого рабочего класса».

«Сила рабочих в солидарности. Вступайте в свое Международное товарищество рабочих. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Кто такие пролетарии? — негромко спросила молодая женщина, читая листовку.

— У кого руки в мозолях. Рабочие, — ответил стоящий рядом мужчина.

Послышалась музыка. Все оглянулись, бросились к краю тротуара.

Посреди улицы двигалась процессия празднично одетых людей. Впереди развевалось красное знамя, на котором золотыми буквами было написано: «Нет обязанностей без прав, нет прав без обязанностей».

— Как много идет народа. Ты ведь говорил, делегатов только шестьдесят, — сказала Наташа, обращаясь к мужу.

— Да. Остальные — рабочие Женевы и окрестностей, часовщики, каменщики, ювелиры, столяры. Значит, они поддерживают конгресс.

Утины, Левашева и Анюта тоже присоединились к колонне. Они дошли до трактира Трайбера, где был снят зал для заседаний конгресса. Туда пропускали только по мандатам.

Анюта заспешила домой. Нужно было появиться в отеле до того, как встанет генеральша.

— Я приду к тебе на днях, — сказала на прощание Наташа. — Опять вытащим тебя из домостроя.

— Вряд ли это удастся.

— Ничего. Не будем терять надежды.

Наташа действительно через три дня появилась у Корвин-Круковских.

— Пойдем сегодня на рабочее собрание, — шепнула она Анюте.

Елизавета Федоровна встретила Наташу приветливо. Она знала родителей Наташи, князя и княгиню Корсини, бывала у них в Петербурге.

Наташа весело болтала, описывая жизнь Женевы, вечера и балы, где присутствовали высокопоставленные лица, князья, и графы, и австрийский эрцгерцог. Поведала о новинках в женевских туалетах и у какой портнихи можно заказать платье по последней парижской моде. Говорила о своих родителях, об общих петербургских знакомых. Однако ни словом не обмолвилась о том, что она замужем, что ее муж революционер, за которым охотится царское правительство, и что он жив только потому, что не явился на вызов в Петербург.

Генеральша с удовольствием слушала Наташу. Такая живая, умная и, по-видимому, серьезная девушка. И когда Наташа стала восторгаться погодой и попросила Елизавету Федоровну отпустить Анюту в парк и потом на концерт, генеральша согласилась.

В парке их ждали Ольга и Николай.

— До собрания еще есть время. Пойдемте посидим в кафе.

Там было много народа. С трудом они нашли столик.

— Я вижу здесь делегатов конгресса, — сказал Утин. Он, Наташа и Ольга поздоровались с пожилым человеком. Высокий лоб, внимательный взгляд серых глаз. В бороде серебрилась седина.

— Это Иоганн Филипп Беккер, руководитель немецкой секции Интернационала в Женеве, — сказал Николай Анюте.

Беккер сидел за соседним столиком в компании двух мужчин. Видно, они не остыли еще после недавних споров на заседаниях конгресса.

— Вы меня не убедите, — горячился высокий молодой брюнет, видимо, француз. — Я считаю, что женщина не должна работать. Сама природа точно указала женщине ее обязанности. Забота о муже и детях, охрана семейного очага — вот ее святое дело! Да, да. Во имя свободы женщины мы должны добиваться ликвидации женского труда.

— Я не согласен с вами, — спокойно сказал Беккер. — Как раз наоборот. Во имя свободы женщины мы должны добиваться, чтобы она могла работать во всех областях наравне с мужчинами.

— Наконец, вы забываете еще одно обстоятельство, — вмешался третий из сидевших за столиком. — Участие женщин в производстве увеличивает число борцов за освобождение рабочего класса.

— Нет, я остаюсь при своем мнении. Работа для женщин губительна. Они потеряют свою привлекательность и женственность. Это поведет к вырождению женщин, — сказал снова француз.

— Наоборот, к умственному и физическому расцвету, — возразил Беккер. — Да что говорить. Давайте спросим самих женщин. В том-то пока и беда, что их не было у нас на конгрессе.

Беккер вдруг встал и подошел к столику, где сидел Утин и его три дамы.

— О, вы, наверно, слышали наш спор. Такие же дебаты велись на конгрессе. Скажите, где истина? Вот вы, насколько я слышал, еще не искушены в делах революционных, — и он с улыбкой обратился к Анюте: — Как вы считаете, должна ли женщина работать?

Разговор за ближайшими столиками смолк. Все повернулись к Анюте.

Анюта почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. Это был вопрос, над которым она столько раз думала. Это было то, к чему она так стремилась. И вот теперь именно от нее ждут ответа.

— О, я за то, чтобы женщины работали, — сказала Анюта. — Эти четыре стены… Это тюрьма… Мы хотим на волю… Работать и жить!

— Браво! Виват! — раздались возгласы. — Русская мадемуазель правильно понимает, в чем счастье женщин!

На собрание они шли все вместе — Утины, Беккер, высокий француз и еще несколько человек. Беккер расспрашивал Анюту о России. Француз все пытался что-то доказывать.

— Вы рассуждаете совсем как мой отец, — сказала Анюта. — Неужели у вас во Франции все так думают?

— Не все. Но мы, последователи Прудона…

— Смею вас уверить, что их совсем немного, — сказал Беккер.

— А ваша жена разве не стремится к самостоятельности? — лукаво спросила Анюта.

— О мадемуазель, француз никогда не бывает женат, если возле него такая прелестная девушка, как вы, — при общем смехе ответил француз.

Огромный зал бывшего масонского храма Тампль Юник[1], где вмещалось две тысячи человек, уже переполнен. В Женеве, видно, велик интерес к конгрессу, рабочие хотят услышать, что скажут делегаты.

Первым выступает один из членов французской делегации, переплетчик Варлен. Он говорит горячо, убежденно. Его молодое, матово-бледное лицо с круглой бородкой выражает решимость и волю. Из-под сурово сдвинутых темных бровей брызжет жаркий свет.

— Посмотрите вокруг, — говорит он. — Во Франции, в Англии, в Швейцарии, в России — везде одна картина. У одних — безумная роскошь. У других — безысходная нищета. Люди умирают от голода на порогах лавок, набитых снедью. До каких пор будем терпеть? Надо сплотиться и силой взять то, что нам принадлежит по праву. Два года тому назад мы создали Международное товарищество рабочих. Призываю всех встать под его знамя. В единении — сила. Пролетарии