Чудовища и люди - Валерия Веденеева

– Арон…

– Не говори, не трать силы! Я сейчас, я смогу, я вылечу тебя!

Ее губы шевельнулись будто в улыбке. Или в гримасе боли.

– Я умираю… – прошептала. – Но ты выживи... Отомсти им… За меня… За нас…

– Не смей умирать! Мина, не смей!

– Обещай…

Ее синие глаза смотрели ему прямо в душу, моля, прося, требуя.

– Обещаю. Выживу и отомщу. Всем им… Только не умирай, пожалуйста!

– Я буду ждать… Там… Навести, когда… когда… – она закашлялась, изо рта потекла кровь. – Обещай…

– Обещаю, – повторил он.

– Люблю тебя… – выдохнула и улыбнулась – почти счастливо. Сердце ее сделало последний толчок – и остановилось. 

Арон открыл глаза. Ночь, ясная звездная ночь, вот только звезды отчего-то расплывались в туманные огни. Моргнул, потом вытер глаза тыльной стороной ладони. На коже заблестела влага.

 Сел, оглядел отряд. Все, кроме Кирка, назначенного дежурить первую половину ночи, спокойно спали.

Это не моя память, — сказал себе Арон. – Это не моя любимая. Это чужое

Но боль не ушла.

 Там, в воспоминании, Мина казалась почти такой же взрослой, каким был он сам. Нет, не он, каким в воспоминании был Прежний в свои девятнадцать… Сейчас же, с высоты реального возраста, Арон видел, что она была немногим старше ребенка. Такая юная. Тонкая, хрупкая, с молочно-белой кожей и голубыми ниточками вен под ней.

Ее аромат, дурманящий, всегда желанный. Как ему хотелось обнять ее и никогда не выпускать из объятий. Вновь, как раньше, спрятать лицо в ее пушистых рыжих кудрях. Увидеть, как будут сиять ее глаза, когда она вновь посмотрит на него…

На Прежнего, – напомнил Арон себе. — Не на меня. Мина никогда не смотрела на меня. Не было никакого «раньше». Не было!

Но слова напоминания казались пусты, а боль от потери — реальна.

«Сколько лет ей было?» — спросил он Прежнего.

«Семнадцать», — ответил тот глухо. И после паузы добавил: «Ты слишком рано прервал воспоминание. Все только началось».

Арон не ответил. Но да, Прежний был прав — воспоминание прервал действительно он сам…

– Тибор, все в порядке? Или ты чувствуешь опасность? – негромко спросил Кирк, подходя ближе.

– Нет, ничего. Просто… кошмар приснился…

 – Я думал, Темным магам не снятся кошмары.

– Мы все же люди, Кирк. Еще как снятся.

***

Сколько он просидел вот так над ее телом? Сперва, с упрямством безумца, пытаясь вытянуть хоть что-то из пустого резерва. Будто бы магией можно воскресить мертвого. Потом просто гладил ее по лицу, по волосам, и говорил. Рассказывал, что он сделает все, как обещал, сделает обязательно. Называл имена тех, кто должен был умереть — как будто боялся забыть или перепутать. Как будто эти имена можно было забыть или перепутать.

Вдали громыхнуло – и Арон очнулся. Нет, к магам-преследователям гром отношения не имел. Обычная гроза, идущая с востока, обещавшая превратить день в сумрачный вечер. Но Великий вряд ли успокоится, пока лично не увидит тела беглецов. Выследить путь сбившихся Врат было практически невозможно, но прежде считалось, что и нарушить работу Врат на такой большой территории, на какой это сделал Аларик Неркас, тоже невозможно.

«Выживи…» – где-то рядом прошептал голос любимой.

— Выживу, -- пообещал он. Достав кинжал, отрезал локон волос Мины. Убрал оружие, аккуратно свернул локон и спрятал во внутренний карман. Несколько раз глубоко вздохнул. Нужно было уходить, но он не мог оставить тело любимой без погребения.

Пеларе своих мертвецов всегда сжигали, но его резерв был пуст. Устроить сожжение, как обычные люди, на собранной поленнице? Долго – и, с надвигающейся грозой, нереально.

– Ты ведь не обидишься, если уйти придется по северному обычаю? – спросил Арон вслух. – Успей мы пожениться, этот обычай стал бы и твоим…

Поднял голову к небу – две трети его еще оставалось голубым. Как самое сердце льда. Существовал ритуал, и специальные слова, и жрицы Богини Льда, провожавшие умерших в последний путь. Правильных слов Арон не знал. Посвящение Льду не проходил. Но его кровь была чиста.

– Лед Прародитель, – его правая ладонь коснулась лица Мины в последней ласке, – Лед Прародитель, прими мою невесту.

Холод пришел изнутри, из самого сердца. Растекся по жилам с кровью – ставшей такой же ледяной, как северные моря в Долгую Ночь. И с кровью же – через широкий разрез, который Арон сделал на левом запястье, – вышел наружу, тяжелыми ледяными каплями падая на грудь Мины.

Тело девушки начало бледнеть, становиться матово-бесцветным, теряя краски живого. Последними оказались ее огненные кудри. Но лед победил и их. И продолжал растекаться вокруг, замораживая траву, кусты, деревья...

Громыхнуло над самой головой – грозовая туча уже затянула все небо – и Арон убрал ладонь от ледяной статуи. Потом небо опрокинулось дождем и лед начал таять, ручьями стекая с холма к реке. Через несколько минут на том месте, где была Мина, лежало лишь тонкое кольцо – завет их помолвки – и золотая цепочка с гербом Пеларе, которую девушка носила на шее.

Ни от тела, ни от одежды не осталось ничего – Лед Прародитель, в отличие от льда обычного, разрушал почти все, чего касался. Продлись призыв чуть дольше, и украшения тоже исчезли бы, рассыпавшись в металлическую пыль.

***

Весь день Арон шел вдоль реки.

Берега редкой реки оставались необитаемыми долго. Рано или поздно, но течение должно было вывести его к человеческому поселению. Резерв пока оставался пустым, а эррэ, из которого он утром пытался выжать Силу, болело – хотя было непонятно, как может болеть то, что лишено физической оболочки.

Внутри было пусто и холодно. Так же холодно, как когда, семь лет назад, умерла его мать. И мыслить внутри этого холода было легко, и планы формировались с готовностью, острые и четкие, как грани льдин.

Окрестности казались глухими, зверье – непуганым, будто бы никогда не видевшим человека.

Предчувствие опасности начало проявляться с наступлением вечера и шло отовсюду. Но, в отличие от прежней, эта опасность смертельной не была. Была… иной. Даже, в чем-то, знакомой.

Когда спустилась ночь и темные фигуры появились среди таких же темных стволов, Арон не удивился.

***

Дворец, стоящий на холме, издали казался прекрасен. Как взбитые сливки – белый, весь какой-то воздушный. Залитый светом полной луны, будто парящий над землей. Белый дворец, окруженный белыми стенами с такими же белыми воротам, сразу за пределами которых расстилались Смертные Рощи…

На роль Смертных Рощ всегда выбирали березовые леса. Здесь не росло ни осин, ни тополей, ни ясеней, ни дубов. Одни березы, белеющие в темноте, шелестящие свежей зеленью в кронах.