Афган - Родрик Брейтвейт

Однако новое правительство нельзя было назвать нерешительным, и когда оказалось, что методы убеждения не работают, оно начало безжалостно подавлять сопротивление. Целью стали не только известные оппозиционеры, но и местные лидеры и муллы, не совершившие никаких преступлений. Нескольких генералов, двух бывших премьер-министров и других приближенных Дауда (всего около сорока человек) казнили немедленно. Спустя девять месяцев после переворота были казнены 97 представителей влиятельного клана Моджаддеди. Исламистов, заключенных Даудом в Пули-Чархи, казнили в июне 1979 года.

Своим фанатизмом и убежденностью, что глубоко консервативную и гордящуюся своей независимостью страну можно силком вести в современность, афганские коммунисты напоминали Пол Пота. Однако народ Афганистана, в отличие от Кампучии (Камбоджи), не был готов к такому обращению. Правители прошлого, например Абдуррахман, весьма решительно навязывали афганцам свою волю. Однако они могли апеллировать к тому, что они, до известной степени, правоверные мусульмане. Афганские коммунисты совершили роковую ошибку, недооценив власть ислама над умами.

Шокирующие новости о восстании в Герате 15 марта 1979 года достигли посольства в Кабуле и Кремля во фрагментарном виде, и еще больше запутывали дело своекорыстные донесения, которые скармливали представителям СССР афганские власти. Валерий Иванов, ведущий советский экономический советник в Кабуле, большую часть дня потратил на попытки связаться с советскими специалистами в Герате. Ему удалось переговорить с шефом двадцати пяти работавших там советских строителей. Это был грузин по фамилии (вроде бы) Маградзе. Связь все время прерывалась, но Иванов смог получить довольно ясное представление о том, что происходит. Толпа, вооруженная копьями, дубинами и ножами, бесновалась. Она жаждала крови, и, слыша ее приближение, Маградзе повторял: «Помогите нам».

Иванов мало что мог сделать. Этих людей и их семьи выручили старший советский военный советник в Кабуле Станислав Катичев и Шахнаваз Танай, афганский офицер, который потом стал министром обороны. Они отправили отряд афганского спецназа, старый танк Т-34, грузовик и автобус для эвакуации. По дороге в аэропорт танк сломался. Но к тому моменту толпа уже осталась позади, и беглецы улетели в Кабул в той одежде, в какой встали утром. До отправки домой их поселили в школе при посольстве. Жена Иванова, Галина, помогала собрать для них одежду.

Не всем так повезло. Советский закупщик шерсти Юрий Богданов жил в особняке со своей беременной женой Алевтиной. При приближении толпы Богданов перебросил жену через стену к своим афганским соседям. Она сломала ногу, но выжила: афганцы спрятали ее. Самого Богданова жестоко убили. Военного советника 17-й афганской дивизии Николая Бизюкова растерзали солдаты: дивизия взбунтовалась. Один советский эксперт по нефти погиб от шальной пули, выйдя на улицу посмотреть, что происходит. Хотя западная пресса и некоторые западные историки продолжали утверждать, что погибло до сотни советских граждан, общее число жертв среди советских специалистов в Герате, похоже, не превысило трех. И судя по всему, эти жертвы никак не повлияли на решения, принятые затем советским правительством.

Услышав новости о восстании, Андрей Громыко, советский министр иностранных дел (ему было семьдесят, и он находился на своем посту с 1957 года), позвонил Амину, чтобы узнать, что происходит. Тот заявил, что ситуация в Афганистане нормальная, что армия под контролем, что все губернаторы лояльны. Советская помощь была бы полезна, сказал он, но режим вне опасности. Громыко счел это «олимпийское спокойствие» раздражающим. Спустя три часа советский поверенный в делах в Кабуле и главный военный советник Горелов дозвонились в Москву и представили совсем другую, куда менее оптимистическую картину. Правительственные силы в Герате, сказали они, судя по всему, потерпели поражение или перешли на сторону бунтующих. Последних теперь, по слухам, поддерживали тысячи фанатиков-мусульман, а также саботажники и террористы, подготовленные и получившие оружие в Пакистане, Иране, Китае и США.

Семнадцатого марта Политбюро собралось на заседание. Ни Советский Союз, ни его престарелые руководители не были в состоянии достойно справиться с надвигавшимся кризисом. К 70-м годам СССР уже разлагался изнутри. Его институты оставались, по сути, в том же виде, какими их строил Сталин, и были плохо приспособлены к постоянно усложняющемуся миру. Проницательные наблюдатели, даже советские чиновники, чрезвычайно ясно видели всю глубину этого разложения. Но немногие были способны на сколько-нибудь далеко идущие выводы. В 1979 году Западу казалось, что СССР еще долго будет оставаться серьезной военной и идеологической угрозой.

Советские руководители были настороже. Им мешало то, что они имели весьма слабое представление о происходящем. Основные позиции озвучили Громыко, премьер-министр Алексей Косыгин, министр обороны Дмитрий Устинов и председатель КГБ Юрий Андропов. Все они были людьми компетентными, но относились к тому же поколению, что и Громыко. Они начали карьеру еще при Сталине, и их мышление так же упиралось в стереотипы ортодоксального марксизма-ленинизма. От них не стоило ждать неожиданных решений.

Леонид Брежнев, генеральный секретарь ЦК КПСС, не участвовал в первоначальной дискуссии, хотя некоторые советовались с ним индивидуально. Он находился у власти больше пятнадцати лет. Его здоровье уже ослабло, и к концу своего правления он превратился в объект насмешек (конечно, в частном порядке) для острословов из числа московской интеллигенции. Но до какого бы состояния Брежнев ни дошел в последний год или два своей жизни, в тот момент он все еще сохранял авторитет, и последнее слово оставалось за ним.

Четыре долгих дня советские руководители терзались почти неразрешимыми вопросами. Каковы подлинные интересы СССР в Афганистане? Как реагировать на неискренность, жестокость и некомпетентность союзников в Кабуле? Как следует действовать в ответ на мольбы Кабула ввести войска и помочь подавить беспорядки?

При этом они держали в уме общий контекст холодной войны, который во многих отношениях определял и извращал политический процесс как в Москве, так и в западных столицах. Брежнев надеялся, что разрядка — ослабление напряжения между СССР и Западом — станет одним из его величайших достижений и его историческим завещанием. Все начиналось неплохо. Хельсинкские соглашения 1975 года вроде бы давали шанс снизить напряжение и урегулировать отношения Востока и Запада в Европе. Переговоры по договору ОСВ-2 об ограничении США и СССР стратегических вооружений близились к завершению. Но затем начались неприятности. Вероятность ратификации ОСВ-2 в Сенате стала сокращаться. Споры из-за размещения в Европе советских ракет средней дальности «Пионер» нарастали: американцы все успешнее убеждали своих европейских союзников разрешить размещение ракет «Першинг-2».

И, главное, американцы определенно не были готовы безропотно принять понесенное в Иране унижение: шаха, их союзника, недавно свергли. Не покажется ли американцам Афганистан заменой Ирану — базой, с которой можно угрожать Советскому Союзу? Не двинутся ли они на Афганистан, если оттуда уйдут советские войска? США отправили в западную часть Индийского океана авианосную ударную группу, будто бы на случай новых неприятностей в Иране. Но не окажутся ли корабли пригодны и для отстаивания американских интересов в Афганистане? Русские, конечно, не знали, что американцы еще до мятежа в Герате обдумывали, как поддержать афганское восстание против коммунистов. Но логика холодной войны в любом случае побуждала СССР реагировать на активность американцев в районе своей уязвимой южной границы, подобно тому, как сами американцы не могли не отреагировать на размещение советских ракет на Кубе. Русские не могли оставить Афганистан, как и американцы не чувствовали себя вправе покидать Вьетнам в 50-х и 60-х годах. Эти болезненные параллели не способствовали принятию взвешенного решения: ситуация грозила кончиться плохо, к какому бы выводу советские лидеры ни пришли.