Месть из прошлого - Анна Барт

Прямо-таки удивительно. Буквально все, кто видели царевича, признавали в нем наследника Ивана Грозного. Даже собственная мать, царица Мария Нагая. Потом уж начали поговаривать, что, дескать, нет, не признала, что ее заставили… Но позволь… Почему свидетельства тех очевидцев, которые говорят, что она признала в царевиче сына – ложны, а тех, кто говорит, что не признала – правильны?

– Судя по всему, «беглый монах» или «Лжедмитрий» обладал немереными гипнотическими способностями. Ему бы только в политиках ходить! – «Лжедмитрий» папа произнес непередаваемо ядовитым тоном и начал загибать пальцы. – Лихо уговорил польского короля Сигизмунда дать ему денег на вторжение в Россию – раз. Пана Мнишека – отдать замуж дочь – два. Очаровал девушку «княжеских кровей» да так, что она, забыв обо всем на свете, стала женой до венчания того на царство – три. Убедил многотысячную русскую армию сражаться на его стороне – четыре. И, заодно уж, заставил поверить опальную вдову-царицу в то, что он-де и есть ее сын! Прямо граф Калиостро, а не средневековый русский царевич!

Алеша негромко засмеялся и потянулся за стаканом чая.

– И вправду смешно, – папа тоже весело рассмеялся и уселся напротив Алексея. – Знаешь, что мне больше всего нравится в объяснениях историков? То, что когда какой-то персонаж ведет себя не так как следует, по мнению этих самых историков, когда поступки персонажа не укладываются в придуманную ими же теорию, его тут же объявляют ненормальным!

– Ну, Николай Николаевич, будьте же справедливы… Кого это историки объявили ненормальными?

– Мальчик мой, – всплеснул руками папа и опять выскочил из кресла. – Да во времена смуты действовала целая армия безумных людей! Да что там «смутные времена»! Начиналось все с Ивана Грозного. Оказывается, Иван Грозный был шизофреником. Отсюда тяга к бесконечным женитьбам. Больному на голову царю церковь дала разрешение венчаться семь или десять раз – восхитительно! Кстати, тут у меня возникает вопрос. На каких основаниях можно ставить диагноз четыре столетия спустя? А Марина? Ладно, вышла замуж не известно за кого. Но зачем ей понадобилось иметь от безродного проходимца сына? Которого никогда и ни при каких условиях не повенчают на царство? Все ради тоже же призрачного трона? Очень похоже, что Марине можно поставить тот же диагноз, что и ее свекру – вялотекущая шизофрения. Итак, Иван Грозный – шизофреник, Лжедмитрий – явно психически ненормальный человек, самозванец, а вместе с ними полубезумные Заруцкий, Марина, инокиня Марфа, пан Мнишек с семьей, польский король с армией, ибо все они совершали, немыслимые с точки зрения нормальной логики, поступки. Не многовато ли сумасшедших?

Лизу стала потихоньку одолевать дрема. В полусне видела она сердито шагающего по кабинету отца и сидящего в пол-оборота Алексея. Длинная тень шевелилась на полу, доходила до книжного, упирающего в потолок, книжного шкафа, в котором Лиза любила рыться в холодные морозные вечера. Сладко пахло папиными сигаретами и кожей старого кресла.

– И все-таки, Николай Николаевич, мне трудно принять вашу версию, – услышала она сквозь вату полудремы голос Алексея.

– Это не моя историческая версия, – опять громко перебил его папа. – Вот лежит подлинный документ, где черным по белому записана правда. То, что тебе трудно принять новое прочтение истории, меня не удивляет. Когда в течение всей жизни твердят, что Дмитрий был самозванцем, поверить в другую версию практически невозможно. Так уж устроен человек.

Алексей оглянулся на кресло, где сидела Лиза, прижал палец к губам и накинул на лампу полосатый платок. Комната стала похожа на большой зеленый аквариум. Лиза зевала, прислушивалась к любимым голосам папы и Алеши и рассматривала сквозь уютный полусон разноцветные полоски на потолке.

– Николай Николаевич, что вы собираетесь делать? – понизив голос, спросил Алексей. – В такие неспокойные времена?

– Не знаю, друг мой, – тихо и очень грустно ответил папа. – Не решил пока. Но у меня к тебе есть одна просьба, Алешенька. Пожалуйста, сохрани этот документ, любым способом сохрани. И не оставь Лизочку в трудные времена.

* * *

Елизавета Ксаверьевна устала и замолчала. Часы показывали четверть пятого.

Я выключила ночник, поставила на прикроватный столик лекарство и вытерла рукой ее мокрые от слез щеки.

– А мне можно будет взглянуть на письмо? – осторожно спросила я.

– Конечно, девочка, – прошептала старушка и вложила мне в руки маленькую потертую книжицу. – Алексей исполнил просьбу папы. Он сохранил документ и спас меня.

Я посидела еще немного, подождав, пока дыхание старушки не успокоилось. Наконец она задремала.

Когда я выходила из спальни, старая дама выглядела счастливой, спокойной и больше не плакала. Ничто не предвещало смерти, а утром Елизавета Ксаверьевна не проснулась.

И вот Мур рассказал мне о своих подозрениях, что, возможно, дама умерла не своей смертью. Ее ближайшую подругу отравили, а работающего на Елизавету Ксаверьевну садовника убили вчера в отеле фешенебельного района Беверли-Хиллз.

Кстати, почему в гостинице? И каким образом, вернее, методом? Тоже отравили? Я не догадалась спросить Мура об этом, а сам он ничего не сказал. Специально или забыл?

Мне совсем не нравилось в сложившейся ситуации то, что буквально за неделю до смерти старушки завещание было переписано на мое имя – и это при наличии огромного числа родственников, алчно желавших получить наследство.

Так зачем дама изменила завещание? Из-за старинного письма, которое спас Алексей и которое Елизавета Ксаверьевна собиралась показать мне? Или чтобы элементарно насолить ждущим ее смерти родственникам?

К несчастью, я имела удовольствие несколько раз видеть наследников моей подопечной. Честно скажу, впечатление они оставили отвратное. Так что можно понять, почему Елизавета Ксаверьевна включила меня в свое завещание. Мы крепко подружились, несмотря на огромную разницу в возрасте. Мне очень нравилась пожилая дама, которая в свои почтенные годы не утратила острой памяти и язвительного нрава, хотя могла с трудом передвигаться только в инвалидном кресле.

Но вот что заставило бабушку Мура оставить в наследство мне дорогущего коня? С ней я близко знакома не была…

Все это выходило за рамки обычного – тут нельзя не согласиться с Муром, и я тревожилась все сильнее.

Опять присев на диван, я закуталась в плед и аккуратно листала желтоватые от старости страницы тонкой книжицы, которую вложила мне в руку Елизавета Ксаверьевна в ту последнюю в ее жизни ночь.

Текст на неизвестном языке украшал витиеватый орнамент из диковинных цветов и растений. На одной из страниц я увидела портрет Марины идентичный тому, который когда-то украшал стену спальни Елизаветы Ксаверьевны и перед которым сейчас задумчиво сидела я.

Прошло несколько дней.

Из унаследованных конюшен, точнее, от совета их директоров, пришло вежливое приглашение приехать и лично познакомиться с Ассуаром Арахистом, а также письменное напоминание их юриста о незамедлительной встрече. Одним словом, тоска смертная: опять придется тратить время на подписание тонны легально-официальных бумаг.