Французская Мессалина - Оливия Клеймор

Эжени сразу же поняла: отчего её подруга краснеет при упоминании Дюваля, и высказалась по этому поводу:

– Мари-Жанна, конечно, господин Дюваль красив, но – и только. Что можно получить от моряка кроме любви, которая закончится, как только он снова уйдёт на каком-нибудь утлом судёнышке по Уазе[9]. И даже, если ты выйдешь за него замуж, подумай: какая жизнь тебя ждёт!

Девушка молчала, не слушая наставления подруги. Она решила добиться любви Дюваля.

* * *

Вернувшись однажды домой поздно ночью из одного из известных на весь город борделей, господин Дюваль обнаружил на своей двери рисунок, а вернее портрет, – несомненно, был изображён именно он, молодой щёголь узнал себя, несмотря на нетвёрдую руку художника или, скорее всего, художницы.

Дюваль снял свой портрет, вошёл в комнату и попытался разглядеть его при свете свечи более внимательно, пытаясь найти подпись автора. Но, увы, таковая отсутствовала. Любопытство разгорелось до такой степени, что моряк прикрепил портрет на внутреннюю сторону двери и не мог заснуть, мысленно перебирая всех модисток модного магазина, прикидывая: кто же из девушек решился на столь дерзкий шаг выказать свои чувства.

Перебрав почти весь персонал, он пришёл к выводу, что, пожалуй, любая из модисток, могла таким дерзким образом сделать мужчине шаг навстречу. Столь необычный поступок «мадемуазель инкогнито» настолько распалил его горячую кровь, что он окончательно лишился сна.

Под утро, утомлённый переживанием и любовными фантазиями, он так устал, что, наконец, задремал, как вдруг раздался стук в дверь. Дюваль открыл глаза, ещё пребывая в полудрёме и плохо соображая из-за бессонной ночи.

Молодой человек распахнул дверь, но таинственный посетитель скрылся, убегая по лестнице, оставляя за собой шлейф недорогих духов, полюбившихся модисткам в последнем сезоне.

– Ох уж – эти женщины! – воскликнул он. – Право, не знаешь, что от них ожидать! Сначала раззадорят, а затем – убегут прочь!

Дюваль задумался над происшедшим: то, что таинственный художник – модистка, он уже не сомневался. Вопрос: кто она? Отчего убежала, совершил доселе такой смелый поступок? Неужели она – девственница?.. Поток вопросов захлестнул Дюваля, и он растерялся.

Молодой человек оделся и направился на прогулку, дабы скоротать время и зайти в ресторанчик перекусить, – ведь судно уходит по Уазе только через три дня. Дюваль мысленно перебрал всех красоток, которые заставляли трепетать его сердце последние годы, а их он повидал на своём веку: и в Париже, и в Руане, и в Гавре. Но сейчас – совсем другое, его полюбила девушка, пусть и модистка, – они, конечно, почти все – кокотки: но разве можно её сравнивать с теми женщинами из портовых борделей, порой и красавицами?

Дюваль машинально ел, предвкушая романтическое приключение. Конечно, девушка была небогата, иначе бы она не служила у Лябиля, но то, что она – молода и, скорее всего, невинна, придавало сим обстоятельствам ещё больше пикантности. Молодой человек вновь попытался припомнить всех модисток: кто же из них ещё сохранил невинность? – вряд ли такую наёдёшь у Лябиля, но неожиданно вспомнил про юную Мари-Жанну, решив, что, скорее всего, она – автор портрета.

Дюваль выпил вина и, пребывая в прекрасном настроении, предвкушая очередную интрижку с аппетитной прелестницей, направился в порт, где было пришвартовано торговое судно, принадлежавшее казне, на котором он имел несчастье служить помощником боцмана.

По дороге он расточал улыбки перезревшим дамам, понимая, что только удачная женитьба, пусть даже на женщине старшей по возрасту или вдове, может избавить его от ненавистной службы.

Вечером, вернувшись в свою крохотную комнату, молодой человек взял рисунок и, подписав на нём карандашом: «Я очень хотел бы познакомиться с художником, нарисовавшим этот портрет», повесил его на внешней стороне двери.

Ответ не заставил себя ждать. В тот же вечер он услышал лёгкий стук в дверь, но когда отворил её, «мадемуазель инкогнито» опять скрылась, то ли испытывая неловкость, то ли напротив – завлекая мужчину в опытно расставленные сети, возбуждая в нём страстное желание.

Дюваль пребывал в смятении: сначала ему хотелось броситься за таинственной соблазнительницей, но он вовремя опомнился, прекрасно понимая, что заведение Лябиля – магазин с хорошей репутацией, где надо соблюдать нормы приличия чего бы это ни стоило, и здесь не пройдут вольности, достойные портовых борделей Руана и Гавра.

Мужчина, раздосадованный странным поведением модистки, вернулся в комнату, лёг на кровать и попытался заснуть, так как предыдущая ночь из-за смятения чувств выдалась бессонной.

Но только Дюваль начал засыпать, как в дверь опять постучали. Молодой человек ринулся открывать, подобно хищнику, бегущему за добычей, ему во чтобы-то ни стало хотелось схватить за руку «мадемуазель инкогнито», нарушившую его спокойный уклад жизни.

Но за дверью никого не было, прелестница оказалась проворней моряка, которому были привычны трап и морские снасти, она опять скрылась, распространяя по узкой винтовой лестнице шлейф жасминовых духов.

Однако проворность Дюваля была вознаграждена сполна: на двери висел автопортрет прелестницы, и моряк безошибочно определил в нем Мари-Жанну. Внизу была приписка: «Это я».

Автопортрет, изображённый неумело, – по всему видно, юная художница смотрелась в зеркало, пытаясь запечатлеть своей облик, – всё же передавал прекрасный овал лица, большие, красивой формы глаза и роскошные волосы, завязанные сбоку, над правым ухом, как бы небрежно, но в тоже время кокетливо, в виде естественных локонов.

Дюваль залюбовался девушкой, его пылкое воображение рисовало ему любовные сцены полные страсти. У него мелькнула порочная мысль: «Пусть она невинна, это даже лучше… Научу её всему, и даже тому, что умеют раскрашенные девицы в Руанском порту. Главное – возбудить у неё желание и интерес к подобного рода вещам…»

* * *

На утро господин Дюваль привёл себя в порядок и направился в магазин Лябиля, найдя для себя достойный предлог – купить новый бант для шпаги.

Войдя в магазин, он начал разглядывать модисток, ища среди них очаровательную соблазнительницу.

Она стояла несколько поодаль от девушек, разговаривая с дамой средних лет достаточно приятной наружности, не утратившей свежесть лица. Почему-то Дюваль, глядя на женщину, подумал: «Вдова…»

Мари-Жанна рисовала в блокноте очередной набросок. Подойдя ближе, Дюваль услышал разговор юной художницы и вдовы:

– Милочка, я хотела бы бертэ[10], возможно даже из кружев с золочёной нитью. Затем по линии рукава – блонды[11], также с золотом. Ах, наконец-то, я могу носить яркие наряды. Последний год я только и знала, что носила чёрное, – трещала дама.