Катилось яблочко - Елена Котенко

уже все съели! — крикнула одна из сестёр.

На пороге комнаты появилась Аннушка — точнее, Инга — в своём потрясающем красно-золотом балахоне. Всё семейство ахнуло, кроме немого от рождения Скромника, сумевшего только выкатить от удивления глаза. Аннушка улыбнулась, распрямила плечи и села за стол под пристальными взглядами сестёр.

— Что это такое? — хмуро спросил мужчина.

— Подарок, папенька, — довольно ответила она. — Лучшему почтальону города от самого градоначальника.

— За какие это заслуги? — взвизгнула одна из сестёр.

— За рабочие. Разношу много, беру мало, на выходных по сенокосам не шатаюсь.

— А кто шатается?!

— Не знаю…

— Отлично, дорогой нарядец, — спокойно сказал отец.

— И красивый какой, — выдохнула самая младшая сестра, щупая ткань и верёвочки.

— Дорого дадут…

— Что? — ахнула Аннушка.

Мужчина гневно вздохнул и продолжил.

— …поеду завтра на площадь в город, продам какой-нибудь барышне.

— Нет! Это моё! Это мой подарок! — у «Инги» на глазах навернулись слезы.

— Молчать, — стукнул по столу отец. — Эгоистка! О сёстрах подумала? Обо мне подумала? Да на тебе наша еда на месяц и по копеечке в приданое каждой!

— Но я работала, кормила вас, отдавала всё, что было, — всхлипнула Аннушка, обнимая себя за плечи. — Если приданое, то только моё!

— А Вельма и Дуня что, порченными станут? У-у, дура. Ты кому перечишь? Сказал продам — значит продам!

— Не отдам, — вскрикнула, как раненая птица, Аннушка и выбежала из-за стола. — Хоть убейте — не отдам!

— Неблагодарная! Заберите у неё тряпку! — приказ отец, тяжело поднимаясь.

Сестры, как стая ястребов, набросились на Аннушку, раздирая на ней балахон, царапая кожу, набивая синяки. Девушка заревела в голос, словно с неё кожу срывали, упала на пол и уже не могла сопротивляться семейству — позволила содрать все до ночной рубахи.

— Стыдоба! В кого пошла? Где набралась? — фыркнул отец, отобрав у дочерей балахон.

Скромник, как ему и полагалось, всю сцену сидел и молчал. От него требовалось лишь жалостливого выражение лица, на чём гном пытался сконцентрироваться, но искусственное сочувствие как будто не хотело появляться, несмотря на усилия. Тогда Скромник просто попытался проникнуться ситуацией, забыть о том, что должен играть. Он следил за испуганным, а потом страдающим выражением «Инги», слушал её душераздирающие крики и всхлипы. Аннушке будто было больно в реальности, она, а не Инга, отрывала от сердца балахон. Гном сам не понял, в какой момент по его щекам потекли тихие слезы. Он чувствовал бесконечную жалость к девушке и свое полное бессилие.

«Разве я могу защитить Ингу от сестёр? Разве я могу защитить Аннушку от Рины?»

«Нет, ты такой же слабый и трусливый, каким был в трамвае».

— Стоп, снято! — прогремело в комнате.

И внезапно вся реальность, в которую поверил гном, треснула. Аннушка перестала убиваться и деловито протерла глаза, сестры, ненавидящие её минуту назад, помогли встать и похвалили за отыгрыш, их отец распрямился и попросил воды. Скромник тоже, сам за собой не успевая, перестал плакать.

— Потрясающе! Все молодцы! — хлопнула в ладоши Рина.

Актёры удалились со сцены, набежали декораторы поправлять стол. Гном тоже решил глотнуть воды и сполз со стула, но Рина не дала ему пройти и двух шагов.

— Малыш, ты просто звезда! Ах эти слёзки, красный носик — сама чуть не расплакалась, — она поцеловала его в обе щеки. — Твоя следующая сцена не скоро, пойди пока передохни, умойся, мы позовём.

Гном кивнул, чувствуя, как сильно забилось сердце от Рининых поцелуев, повертел головой в поисках Аннушки. Та разговаривала с Сёмушкой и явно уходить не собиралась. Тогда он один поднялся в техническую комнату, где сидел разве что монтажер Иванушка и Тёмушка, продюсер.

— Уже отснялся? Как впечатления?

— Необычно.

— Ещё привыкнешь. А мы вот тревел-шоу монтируем. Хочешь посмотреть?

— Да. Мне сниматься не скоро.

Братья посадили Скромника между собой.

— Пока что я корректирую картинку: где-то засветы, где-то что-то влезло, — объяснил Иванушка.

— А я накладывают эффекты на вступление. Поскольку шаблон есть, это довольно легко, лишь цвет нужно поменять. А вот в других мирах это уже сложнее, не знаешь же будет там какой-нибудь отвратительный туман или вдруг цвета сольются.

— Вы разве не выбираете вместе с Риной, где снимать будете?

— Нет. Она сама. Я узнаю, лишь когда настраиваю портал перед съёмкой. А так, и место, и сценарий — всё Рина.

— По любому порталу можно заранее узнать точку перемещения?

— Вполне. У каждого мира свой определённый код, на который настраивается портал. Достаточно найти его в справочнике — правда, засекреченном — и прочитать название. А что?

— У меня есть один старенький… от брата достался.

— Приноси — посмотрим.

— Как замечательно, спасибо!

«Вдруг у Умника мир ещё хуже?»

«А без этого знания не можешь? Без запасного плана», — спросил его голос.

«Могу…»

«Бесспорно».

— Тём, может на превьюшку муравья в оранжевой каске добавим? Все равно там больше ничего интересного.

— А с другой стороны кадр из бани из «Иронии судьбы».

— Мы сокрушим тренды!

— И нервные клетки Рины.

— Скажем, что Серёга предложил — она согласится, — подмигнул Иванушка и вернулся к работе.

Скромник, сидя на стульчике, наблюдал за их движениями: обрезка, цветокоррекция, звук, эффекты — выпуск рождался на глазах гнома. Он даже подумал, что вот так монтировать видео ему было бы интереснее, чем играть роль или вести передачу. Но ведь монтажеров никто не знает, никто не бежит к ним за автографом, да и зарплата поменьше. Подошла бы ему такая профессия?

Часа через два за Скромником пришла одна из сценических сестер Аннушки и позвала в гримерку, готовится к съёмке следующей сцены. На этот раз Скромника испачкали ещё сильнее, а одежду дали ещё более дырявую. «Мы что, совсем оголодали?» — подумал гном, глядя на костюм. В сценарии у него не было слов, лишь указание: «молчать и удивляться». Вот он и тренировался. Декорации на площадке тоже изменились: вместо хлипкой лачуги на сцене развернулся богатый дом, украшенный лепниной, золотом и большими картинами. Знакомый деревянный стол наполнился едой в мраморных тарелках, чашами с наливными яблочками, столовым серебром. Сестрички вместе со Скромником подошли к двери на сцену. Зал снова затих. Гном почувствовал нарастающее волнение, оглядел съёмочную группу, но не увидел среди них ни Аннушки, ни Рины, ни даже Сёмушки.

— Сцена десять, дубль один, — щёлкнул Севушка перед камерой хлопушкой.

Одна из старших сестер взялась за ручку двери, другие, как по команде, заохали и закричали. Гном, чтобы не стоять столбом, затоптал ногами. Старшая отсчитала одними губами до трех и ввалилась внутрь комнаты, рухнула у порога, по её спине бежали сестры, охая и оглядываясь по сторонам. Скромник предпочёл