Блудный сын - Даниэла Стил

– Что ты хочешь, чтобы я сделал с той мебелью, которую не купят? – Питер спросил Алану ровным голосом.

– Понятия не имею, – неопределенно сказала она. – Отправить на склад? Или лучше избавиться? Отдай благотворительным организациям или отправь на свалку – делай что хочешь. – Было понятно, что ее совершенно не волнует ни мебель, ни супруг.

– Мы будем жить в гостевом доме твоего отца всю оставшуюся жизнь? – с ужасом в голосе спросил он. – Часть мебели довольно дорогая, и было бы неплохо использовать ее, когда у нас появится свое жилье. – Он пытался сохранить веру в это без какой-либо помощи с ее стороны.

– Ну, знаешь, чем уж она так хороша? Я не без ума от нее, тем более если купят всю антикварную мебель. – В течение нескольких лет Алана целыми днями напролет занималась тем, что заполняла их квартиру дорогими вещами, а теперь ей ничего не было нужно. Как будто она не хотела, чтобы что-то напоминало ей о тех годах, которые она прожила в Нью-Йорке, и о той неудаче, которая постигла там Питера. Он был раздавлен мыслью о своей неполноценности. Его положение все больше и больше напоминало ему о годах его юности, когда он ничего не мог сделать правильно, и его родители обвиняли его во всех смертных грехах. Алана не обвиняла его, но ей и не надо было это делать. Ее поступки и отказ приехать в Нью-Йорк просто на время, чтобы помочь ему, говорили сами за себя. И она вела себя так, как будто та ситуация, в которой они сейчас находились, не имела к ней никакого отношения, и потому она не собиралась принимать в ней участие. Ее отец дал ей возможность полностью отстраниться от их проблем, и она с радостью ею воспользовалась. Теперь это были проблемы только Питера, но не ее. Она сообщила это ему об этом громко и ясно.

Следующие две недели он провел, упаковывая все те вещи, которые он хотел забрать из квартиры. Транспортная компания привезла ему гардеробные коробки для одежды Аланы, которую она хотела носить в Лос-Анджелесе. Она переделывала сейчас свою детскую комнату в доме отца в гардеробную, где собиралась хранить те вещи, которые ей не пригодятся в Лос-Анджелесе, такие как меха и зимние пальто. В гостевом доме тоже было много гардеробных комнат для остальной части ее гардероба. Питер складывал это все в коробки, предназначенные для отправки в Лос-Анджелес. Туда же он клал одежду и игрушки мальчиков. На самом деле он не знал, что делать со своими личными вещами. Было бы странно отправлять их в Лос-Анджелес. Если он сделает это, значит, даст молчаливое согласие на переезд туда, а он еще ничего не решил. Он хотел остаться в Нью-Йорке до тех пор, пока не найдет работу, даже если некоторое время у них будут неясные отношения. В конце концов, он отправил большую часть своих вещей на хранение вместе с некоторыми книгами и мебелью. Все, что он оставил из одежды, поместилось в два чемодана – ровно столько, сколько ему было нужно в данный момент. Пока он упаковывал вещи, он не вылезал из джинсов и свитера, а на случай деловых встреч и интервью – оставил пару деловых костюмов. Летнюю одежду и свой смокинг он отправил в Калифорнию вместе с вещами Аланы. Там смокинг ему скорее понадобится, когда он будет сопровождать жену на светских мероприятиях. В Нью-Йорке же он вел уединенную жизнь и оплакивал карьеру и ту жизнь, которую они потеряли. Последние три месяца он почти ни с кем не разговаривал. Он испытывал глубокое чувство стыда, глядя на руины своей карьеры. Он не сделал ничего плохого, но чувствовал себя виноватым. Да, это последовав его советам, владельцы фирмы предприняли несколько рискованных инвестиций. Питер всегда был готов идти по самому краю и брать на себя ответственность за риск. Именно благодаря этому поначалу фирма серьезно выигрывала. Некоторые из их рискованных инвестиций давали хорошие результаты, хотя, как и у всех остальных, их инвестиции в недвижимость, как оказалось, имели для них катастрофические последствия. По этой же причине произошло падение «Леман Бразерз» и нескольких других банков. Они не были одиноки в своих ошибках, и, наконец, кризис добрался и до них. Квартира в Нью-Йорке закрылась в течение тридцати дней. Покупатели попытались выбить еще двести тысяч скидки от цены. Они утверждали, что им придется сделать ремонт. Питер согласился разделить с ними эту сумму пополам. Он был рад полученным деньгам, хотя большая часть из них пошла на оплату налогов, ипотечного кредита и некоторых долгов. После всех выплат осталось не так уж много, но вместе с арендой дома в Хэмптоне это была, по крайней мере, хоть и не большая, но «заначка».

День, когда Питер в последний раз вышел из квартиры, стал одним из самых трагичных в его жизни. Он остановился в дверях той ее части, где раньше жили мальчики. Он увидел книгу и игру, которую они забыли в своей игровой, поднял их и сунул их под мышку. Он медленно прошел через апартаменты, которые занимал вместе с Аланой, миновал проекционную комнату и тренажерный зал со всем оборудованием. Поскольку оно было почти совершенно новое и ультрасовременное, новые владельцы приобрели его вместе с квартирой. Они также купили тяжелые шелковые шторы, на которые в свое время Алана потратила целое состояние, большую часть мебели, которая стояла в гостиных, а также красивые старинные персидские ковры и абиссинский ковер, который лежал у них в спальне. Алана купила его на аукционе «Кристи» в Париже. Все эти вещи являлись символами утраченной жизни, и Питер невольно спросил сам себя, будут ли они опять когда-нибудь так жить, будет ли он в состоянии хотя бы даже приблизиться к такому уровню, и вернется ли его жизнь на круги своя? Это были золотые годы. Они многое воспринимали как само собой разумеющееся, и Питер знал, что у него такого больше не будет. Но он также никогда не терял из виду самого важного для него – Алану и мальчиков. Они были единственной семьей, о которой он заботился. Алана и мальчики были всем в жизни Питера, а сейчас даже больше, чем когда-либо.

Когда Питер освободил квартиру, он переехал в небольшой отель с постоянными жильцами на Ист-Севентис. Он обещал мальчикам вернуться в Калифорнию, как только у него появится возможность. Он пробыл в Нью-Йорке уже целый месяц, который он потратил на продажу квартиры и упаковку вещей, рассылку резюме и контакты с людьми по поводу работы. Он мог бы делать это из Лос-Анджелеса, но он хотел находиться в Нью-Йорке на случай, если кто-то захочет с ним встретиться. Пока никто не захотел. Все были слишком заняты своими собственными проблемами, чтобы думать о найме кого-либо. Но когда Питер уже собрался забронировать билет до Лос-Анджелеса, ему позвонили из инвестиционного банка в Бостоне. Его резюме произвело на них большое впечатление. На протяжении многих лет Питер неоднократно встречался с директором этого банка. Это была солидная, авторитетная фирма. Они не пошли ни на один из тех рисков, на которые в свое время пошел «Уитмен Бродбанк», и потому сейчас они все еще твердо стояли на ногах. Они пригласили его приехать на встречу, и Питер с готовностью согласился: главное – пойти на работу, да куда угодно. Чикаго тоже был в его списке возможных мест работы, так же как Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Но он предпочел бы работать в фирме, которая расположена на востоке. Он учился в бизнес-школе в Бостоне, так что этот город был ему знаком.

Шел снег, когда Питер приехал туда. Шла вторая неделя февраля. У него были длительные переговоры с советом директоров, после которых его пригласили на обед в столовую фирмы, которая выглядела как мужской клуб. На стенах, декорированных деревянными панелями, висели мрачные портреты основателей банка. Встреча прошла хорошо, хотя он был сильно разочарован, когда в самом конце обеда ему сказали, что в связи с нынешним кризисом у них нет возможности нанять кого-нибудь, но он будет первым в списке кандидатов, когда они возобновят прием сотрудников. Именно по этой причине они хотели с ним встретиться. Но они не имели ни малейшего представления, когда смогут вновь открыть вакансии, так как никто не знал, как долго будет продолжаться экономический кризис. Таким образом, для удовлетворения насущных потребностей и с точки зрения намерений и целей, которые сейчас стояли перед Питером, эта встреча была напрасной. Для него это стало сокрушительным ударом.