Смертью храбрых - Александр Сергеевич Долгирев

уже был капитаном – получил штыком в бедро. Крови было много. Они тогда какой-то очередной холм брали, а к ночи Мишо в лазарет в бессознательном состоянии лейтенант из его роты принес…

– Простите, что перебиваю, вы не помните фамилию лейтенанта?

– Нет, не помню, да он, по-моему, не представился. Помню, что этот лейтенант очень беспокоился, хотел помочь, но больше под руками мешался. Насколько я знаю, Мишо за тот бой получил Воинскую медаль.

«Держу пари, что это был Феро!» – персона лейтенант Феро виделась Огюстену все более интересной и важной.

– Не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении капитана, когда он был вашим пациентом?

– Да нет, обыкновенный пациент.

– Хорошо. А вам вообще довелось осматривать раненых из второй роты одиннадцатого ноября?

– Да, во второй половине дня. Человек двадцать пять, включая капитана Мишо.

– Он был ранен?!

Коммандан постарался говорить спокойно, но полностью скрыть удивление ему не удалось. Огюстен больше двух часов общался с капитаном, но так и не смог понять, что тот был ранен. Доктор, казалось, не обратил внимание на неожиданную эмоциональность Лануа.

– Несерьезно. Правая рука была оцарапана пулей выше локтя – опять повезло. Я наложил повязку, а после этого его отконвоировали на гауптвахту.

– А какого характера ранения были у остальных?

– Обычные. Осколочные, пулевые, штыковые, была пара раздроблений, много разрывов от колючей проволоки, один ожог. Почти все легкие или средние – тяжелые до меня не добрались…

– А в течение ночи вы знали, что вторая рота ведет бой?

– Так все время кто-то ведет бой, господин коммандан. Даже если мне об этом и сказали, особого внимания я этому не уделил. Последние раненые оттуда были доставлены вечером с полковником – он посещал позиции роты. Когда полковник Борель уезжал туда, я отправил с ним бинты, спирт и несколько шприцов с морфином для оказания помощи на месте.

– То есть, ночью полковник Борель не сообщал вам о том, что во второй роте много раненых?

– Нет. Признаться, с половины третьего и до шести меня вообще никто не беспокоил, и я смог поспать.

«Почему же Борель не организовал хотя бы вывоз раненых? Из-за оторванности позиции?» – вопросов к полковнику становилось все больше, и Огюстен понимал, что получить на них ответы будет нелегко.

– А что произошло в шесть?

– В полк пришла новость о Победе.

«То есть, в шесть, когда к Мишо должен был отправляться очередной курьер, в полку знали о подписании перемирия…»

– Вы сказали, что осмотрели человек двадцать из второй роты, но у вас никто из них не лежит, их отправили в тыл?

– Не всех. Большей части я оказал помощь и отправил в расположение роты, а восьмерых, да, отправили в Реймс.

Огюстен провел нехитрые вычисления: получалось, что сейчас в роте оставалось около тридцати человек. Лануа встал, удивившись той легкости, с которой ему это удалось, и задал последний вопрос:

– И все же, господин Бодлер, вы бы осудили капитана за его поступок?

Доктор прошелся полотенцем по своей лысеющей голове и лицу, стирая несуществующий пот. Огюстен, глядя на этот жест и на всю фигуру Бодлера, подумал: «А ведь он держится из последних сил, смертельно устал и почти раздавлен». Лануа очень захотелось, чтобы доктора, наконец, отпустили домой, и он мог вернуться к своей частной практике. Бодлер же начал говорить:

– Я никогда бы не осудил человека за то, что он отказывается убивать других людей, но я понимаю полковника Бореля – солдат должен выполнять приказ, даже если не согласен с этим приказом. Здесь нет правых и неправых, господин коммандан – здесь неправы все, здесь все неправильно. То, что мы вообще здесь находимся, это уже ошибка. Поэтому я счастлив тем обстоятельством, что не мне решать судьбу капитана Мишо. Если суд оправдает его, это будет гуманно, если осудит к расстрелу, это будет обоснованно. Я ответил на ваш вопрос, господин коммандан?

– Вполне. Всего доброго, господин Бодлер.

– До свидания, господин коммандан. Вас ждать сегодня для укола?

– Надеюсь, что нет.

***

«Счастлив он, а мне добрый доктор, что прикажет делать?!» – Огюстен пытался смирить свой гнев, истинной причиной которого, была зависть. Лануа отчего-то вспомнились слова матери о врачах. Она тогда уже болела и после того, как доктор в очередной свой визит снова вышел из ее комнаты с печальным лицом, сказала пятнадцатилетнему Огюстену: «Тяжело быть врачом, сынок. Тяжело смотреть на человека и видеть от чего он умрет. Вот, доктор Роге смотрел на меня сейчас и прекрасно видел, от чего я умру, впрочем, тут не нужно быть доктором…»

В глубине души коммандан прекрасно понимал, что доктор ни в чем не виноват. Более того, Бодлер прав: из этой истории вообще нет справедливого выхода – все ситуация сама по себе в корне несправедлива, а дать правильный ответ на неправильный вопрос нельзя. Поэтому доктор предпочел не отвечать вовсе. Только Лануа не мог позволить себе такой роскоши.

Так или иначе, укол вернул коммандана к жизни и боль на некоторое время оставила его в покое. Когда он вышел из госпиталя, то увидел, что Безю и, судя по всему, приставленный Борелем присматривать за Лануа, адъютант Эстеве азартно режутся в невесть откуда добытое домино, используя в качестве игрового поля водительское сидение Рено. Глядя на этих двоих, Огюстен понял, что если бы не шевроны, он не за что не смог бы сказать, кто из них старше по званию. Коммандан подошел к игрокам и встал за плечом Эстеве, оценивая игровую ситуацию. Партия заканчивалась и заканчивалась совершенно не в пользу адъютанта. Он уже третий ход подряд брал костяшку из банка, но все никак не мог вытащить нужную. Наконец, Эстеве это удалось, но следующим ходом сержант закончил партию.

– Я все!

Безю широко улыбнулся и, похоже, только теперь заметил коммандана. Он тут же выпрямился и сделал глазами знак Эстеве. Адъютант повернулся и опешил, увидев прямо перед собой коммандана. Секунды три он осознавал ситуацию, а после этого тоже встал смирно. Огюстен едва не рассмеялся в голос над всей ситуацией и, в особенности, над выражением лица Эстеве, когда тот его увидел.

– Вольно. Безю, у меня для вас будет поручение. Так как нам предстоит остаться здесь на пару дней, я напишу полковнику Батистини письмо и отправлю вас доставить его в Аррас. Возьмите оттуда с собой необходимые вещи и возвращайтесь. В принципе можете заночевать там, но завтра с раннего утра вы мне будете нужны, так что рассчитывайте. Приказ ясен?

– Так точно, господин коммандан.

– Очень хорошо.