Господин изобретатель - Анатолий Подшивалов

– Здравствуй, Саша. Давно тебя не видел, экий ты молодец стал, прямо жених.

– Здравствуй, дед. – Я специально отказался от величания «Иван Петрович», сразу стремясь сблизиться. Если не удастся это, то не удастся, и весь разговор. Нет, прокатило. – Мне уже сегодня ты второй говоришь, что я на жениха похож.

– Это, Саша, от рубахи твоей знатной. Слух по всему городу прошел. Я уточнил, говорят, непутевому Ваньке брат краску особую привез, вот он и покрасил шелк, что у него залежался. Никто не брал – он его испортил неправильным хранением, а вот гляди – покрасил, и народ влет расхватал. Говорят, даже дрались за последние куски, оттого и захотелось узнать прямо от тебя.

– Вот, дед, тебе подарок, это такой же шелк, как на мне, от одного куска. А краску эту мы с Генрихом, мужем Елизаветы, сделали и назвали «Царьградский пурпур». Иван в гильдию задолжал, вот я ему и помог, не бесплатно, конечно, но он внакладе не остался. Еще десять штук шелка сейчас ему покрасят, а больше у него нет.

– Ну, спасибо за шелк, удружил. – Дед развернул сверток. – Прямо играет… А почему царьградский?

– Да любит у нас народ иностранное, а пурпур царьградские базилевсы императорским цветом почитали, на грамм краски несколько тысяч специальных ракушек уходило, поэтому очень дорогой была эта краска.

– Значит, ваше изобре́тение?

– Да, идея моя, а Генрих синтез краски сделал, химик он замечательный.

– И дальше что хотите сделать?

– Привилегию подать, а потом продать ее промышленнику, кто красками и тканями занимается. Вот тебе первому хочу предложить.

– И дорого возьмешь за сей «привилегий»?

– Для тебя – недорого, двенадцать тысяч. Или много?

– И что с деньгами делать будешь? Деньги, чай, немалые. Или на мамзелек спустишь да на кутежи? Братец твой да мой младший сынок Николаха охочи до таких дел оказались, еще и в картишки поигрывают, беса тешат.

– Нет, не на мамзелек и не на картишки, дед. На дело. Есть у меня идеи с химией – еще красители разные сделать, лучше иностранных, и на медицину – сделать лекарства от болезней. Таких лекарств еще нет, а только в России они спасут миллионы жизней, на войне пригодятся, солдат раненых без рук-ног не оставят, помогут выздороветь и полноценными работниками, а не калеками к семьям вернуться.

– Что же, дело богоугодное, вижу – изменился ты очень, повзрослел не по годам и держишься смело, хвалю. Что же, торговаться не буду, ни к чему это между своими, дам я тебе денег. Только уговор – с другими своими открытиями сперва – ко мне. И поможешь красильное дело наладить у меня на заводе. Красильщики у меня свои, опытные, но с новой краской не работали, так что все надо им объяснить.

– Хорошо, это мы с Генрихом сделаем. Дед, только и у меня условие – помоги с привилегией. Эту, для начала, можешь на себя оформить, если будут другие красители своего производства – тоже можешь на себя, но некоторые я попрошу оформить на себя, это еще не скоро, когда с лекарством разберемся. Красильное дело с новыми красителями мы тебе поставим, только и испытательная лаборатория нужна, не все же Генриха сюда гонять, у него своя аптека присмотра требует. Химиков тебе обучим, пусть ткани красят лучше привозных. Генрих посчитал, эта наша краска в десять раз дешевле привозной британской будет, а качеством лучше – вот, посмотри образцы, блеклая – это британская, красивая – наша.

– А почему так? Разбавляют краску англичане, что ли?

– Может, и так, а может, потому, что у нас другой путь синтеза исходного продукта, русский химик Зинин, ученик Бутлерова, это открыл, а мы приспособили его реакцию к получению английской краски – вот тут в привилегии описан процесс, так что англичане придраться не могут, использован другой путь синтеза.

– Молодцы, что все предусмотрели!

– Дед, мы и испытания провели, та рубаха, что на мне, уже десять стирок самым плохим щелоковым мылом выдержала и не полиняла, и вреда от нее нет – Генрих спал на куске такой ткани, только полотняной, а не шелковой, да и я ношу – ничего не случилось.

– Ну просто не могу на тебя, Сашка, нарадоваться, спасибо, не подвел старика, хоть один вырос правильным, нашим, степановским. Ну, кроме отца твоего, царствие ему небесное. Сегодня же пошлю управляющего – пусть положит на твое имя в банке двенадцать тысяч, а то, если наличными дам, маменька твоя быстро все спустит на шляпки-тряпки. Завтра сам в департамент поеду с привилегией – у меня там ярыжка[14] прикормленный, сделает все, как надо. И если что, сразу ко мне, да и просто так заезжай, поговорить. Дорогу ты теперь знаешь, рад буду внука увидеть, да еще такого дельного. Ну, прощай пока!

Мы обнялись с дедом, и я отправился к Генриху.

Едва подъехал к аптеке, как навстречу выбежала Лиза.

– Уже приходили, тебя искали. Ивана отвезли в следственное отделение, говорят, что шелк – контрабандный, мол, еще со времен отца припрятан, тогда не нашли, а сейчас Иван его решил продать. Царьградский-то ведь этот шелк, это мы знаем, что ты и Генрих покрасили обычный шелк и стал он «царьградским», а полиция вообразила, что это контрабанда, вот Иван в тюрьме, лавка опечатана, а шелк изъяли.

– Постой, так Иван сказал, что шелк еще красят, он и расплатиться обещал, когда продаст. И кто меня искал, неужели полиция или, не дай бог, жандармы?

– Обманул, значит, Иван, шелк уже покрашен и пошел в продажу, тут полиция и набежала, – сказала Лиза. – За Иваном приезжали чины московского уголовного сыска. А искала тебя маменька, чтобы ты Ивана выручал.

Не дав экипажу уехать, я поехал как можно скорее обратно к деду. Дорогой размышлял.

Да, ударно работали Ивановы красильщики, раз уже новая партия продается. Чуть-чуть братец не успел от завалов избавиться, у него же запись предварительная на весь товар была – бери и развози по клиентам и денежки собирай, сутки уже прошли, если бы вертелся, то и улик никаких бы не было. Неразворотливым купцом Иван оказался. А мне теперь отдуваться за дурака и лентяя. Ишь, оказывается, где братец целыми днями пропадает: мамзельки, пьянки, картишки. А дома жалуется, что денег нет, дела идут плохо, все кругом обманывают его, бедненького. Но что теперь делать, спасать надо дурака, а как?

– Что случилось, Саша? Забыл чего?

– Нет, дед. Беда у нас, Ивана уголовный сыск задержал, лавку опечатал и шелк забрал. – Я выложил все, что узнал от Лизы.

– И что ты хочешь от меня?

– Совета. Я собираюсь сейчас ехать в полицию и сделать официальное заявление под протокол, что краску для шелка сделали два русских изобретателя – Александр Степанов и Генрих Циммер, георгиевский кавалер и дворянин. Этой краской мы покрасили пятнадцать штук шелка для моего брата. Еще я потребую как юрист (ведь я не только химик-любитель, а дипломированный юрист) встречи с моим братом-подследственным. А то еще они запугают Ивана, и он сдуру подпишет какие-нибудь бумаги. Хотя потом можно опротестовать такие показания, заявив, что они сделаны под давлением. Ничего у полиции на Ивана и тем более на меня нет. Зато у нас есть свидетели, которые красили шелк, так что никакой контрабандой тут и не пахнет. А то, что назвали шелк «царьградским», так у нас каких только названий нет – и гостиница «Берлин», и варьете «Парижский шик», и трактир «Венеция» – никто же не станет утверждать, что в этих заведениях все как в Берлине, Париже или Венеции. А царьградский пурпур оттуда и пошел, как цвет императорский, базилевса Византии. Еще я хочу привлечь журналистов-щелкоперов из «Московских ведомостей», «Биржевого вестника» и еще откуда-нибудь. Пусть напишут, как в угоду иностранцам затирают русских изобретателей-патриотов, сделавших продукт лучше привозного. Это даже полезно будет с точки зрения рекламы – тысячи людей узнают про товар.