Куриный бульон для души. Мы сильнее наших страхов. 101 история о людях, которые рискнули ради мечты - Эми Ньюмарк

– Пожалуйста, срочно возвращайтесь домой, – сказала я мужу.

Не успела я повесить трубку, как начали звонить друзья, спрашивая, можно ли укрыться у нас.

– Не уверена, что наш дом расположен достаточно высоко, – отвечала я им. – Вы можете прийти, но не исключено, что нам всем придется подниматься в горы, если вода придет сюда.

Джону и Скотту понадобилось несколько часов, чтобы добраться до дома – движение было перекрыто.

Несколько семей сказали, что они едут к нам, но к полуночи так никто и не появился. Существовала вероятность, что придется эвакуировать жителей всех городов вдоль реки Фетер. На дорогах царил хаос. Той ночью я не могла сомкнуть глаз. Каким-то чудом плотина держалась.

Рано утром у нас дома было необыкновенно тихо. Семьи, которые собирались приехать к нам, из-за пробок застряли в Юба-Сити.

– Я поеду наверх и посмотрю, что там творится, – сказал муж, когда солнце поднялось над холмами. Через полчаса Скотт вернулся.

– Ты не поверишь, – сказал он. – На обходной дороге полно людей. Этой ночью они спали в машинах. Маленькие дети в пижамах слоняются вдоль обочин.

Я быстро собрала еды и сказала Скотту, чтобы он загрузил в багажник бутыль с водой.

– Давай пойдем туда и посмотрим, чем мы можем помочь, – сказала я.

У меня сжалось сердце. На душе было очень тяжело от осознания того, что наши дети спали в теплых кроватках, а семьи всего через дорогу от нас ночевали в машинах.

Через полчаса мы приехали домой, ведя за собой вереницу машин. Мы раздали немного еды. От взгляда на семьи с маленькими детьми, гуляющими вдоль дороги, сердце кровью обливалось.

– Пойдемте к нам домой, – уговаривала я потрясенных страдальцев. – Мы позаботимся о вас. Вы будете в безопасности.

Несколько семей согласились. Они были мексиканцами, и только одна мама среди пострадавших говорила по-английски. Ее звали Тилли. Я всегда жалела о том, что забыла испанский, который учила в старшей школе и в колледже. Но я вспомнила Mi casa es tu casa. На время этой эвакуации «наш дом – ваш дом».

Мы приняли этих людей как друзей. Их дети играли игрушками наших мальчиков. Все пользовались нашей ванной и отдыхали в гостиной. Мужчины, доев оставшееся со вчерашнего дня спагетти, помыли за собой посуду и подмели пол на кухне. Мне пришлось уйти из кухни, чтобы эти папы, выполняющие за меня работу по дому, не видели моих слез. А ведь поначалу я побаивалась их и хотела забрать только женщин и детей. Мои опасения были напрасны: это были настоящие мужчины, которые делали все возможное, чтобы защитить свои семьи.

Тилли сказала мне, что ее муж принес детские спасательные жилеты, которые хотел надеть на малышей перед тем, как посадить их на самое большое в округе дерево, когда вода начнет прибывать. Дети постарше обнимали меня и благодарили за то, что я принесла им игрушки. У нас в ванной нашлись влажные салфетки, и мамочки смогли сменить памперсы малышам.

К тому моменту, когда семьям нужно было уезжать, я уже прикипела к ним всей душой.

– Если не выдержит какая-нибудь дамба, приезжайте к нам. Мы не оставим вас в беде, – сказали мы, когда родители собирали детей. – Если Оровиллскую плотину прорвет, выбирайтесь из этой низины как можно быстрее. Беды не миновать.

– Если плотина не выдержит, я вернусь обратно в Мексику, – сказал один из мужчин. Мне не понадобилось просить Тилли перевести, хотя он говорил по-испански. Я положила руки ему на плечи:

– Если вам что-нибудь понадобится, даже самая малость, мы всегда будем рады помочь. – Я знаю, что этот мужчина меня понял, несмотря на то, что не очень хорошо говорил по-английски.

Сначала этого мужчину обняла я, а потом – мой муж. Я знаю, что Скотт почувствовал то же самое, что и я, – связь с этим человеком. Когда Оровиллская плотина была под угрозой прорыва, эти люди стали не просто пострадавшими, а близкими нам людьми. Они стали частью нашей семьи. Мы дружим и поныне.

– Если хочешь знать мое мнение, он какой-то чудаковатый. Неудивительно, что у него такие странные дети, – шептались мамочки у школьных ворот.

Я стояла в стороне, не решаясь подойти к этим женщинам, и ждала свою дочку. На часах было десять минут четвертого, значит, Поппи появится через пять минут.

Пол покраснел и уставился в землю. С ним никто никогда не разговаривал. Это жестоко, но он же сам виноват, оправдывала я себя: никогда не улыбнется, не скажет «привет». Одно и то же изо дня в день: десять минут четвертого, прислонившись к школьным воротам, я рассматриваю доску со старыми объявлениями. Набор в бассейн или давно прошедшие вечерние собрания для родителей.

Другие мамы продолжали тихо шушукаться, иногда вырывались холодные смешки. Интересно, может быть, они переключились на меня? Я тоже никогда ни с кем не разговаривала, наверняка и меня считали чудачкой.

Нужно было познакомиться со всеми, когда Поппи только начала ходить в школу. Но это было несколько месяцев назад, подходящий момент уже упущен. Все остальные родители успели разбиться на небольшие группки. У меня было ощущение, будто я сама вернулась в школьные годы. Столько раз я стояла на краю игровой площадки, не решаясь присоединится к остальным ребятам. Ко мне никогда никто не подходил, а я никогда не подходила к ним. Если бы мне тогда все-таки хватило смелости, все могло бы быть по-другому – радостнее.

Но вот прошло много лет, а я все еще стою в стороне, уткнувшись взглядом в свои ботинки. Возможно, я выглядела так же странно, как Пол. Скорее бы Поппи выбежала из школьных ворот, и мы бы пошли домой, стали пить чай и обсуждать прошедший день. Я надеялась, что дочка не вырастет такой же забитой, как я.

Близнецы Пола были на год старше Поппи. Значит, весь прошлый год он каждый день ждал детей у ворот. Неужели он постоянно вот так сгорал от смущения? А может, он и правда со странностями и ему все равно?

Я притворно зевнула и снова посмотрела на часы. Прошло всего лишь две минуты. Ждать звонка было невыносимо. Мамочки все так же продолжали коситься на Пола. Его щеки по-прежнему горели. Я подумала, замечали ли мальчики, что их папа всегда стоял один. Потом с уколом сожаления я подумала, замечала ли Поппи, что ее мама тоже всегда стояла одна.

Вдруг ноги будто сами меня куда-то понесли. Что ты творишь, скажи на милость? Я приближалась к Полу. Другие мамочки бросали на меня укоризненные взгляды, и мои щеки пылали. Вдруг я совершаю ужасную ошибку? Вдруг Пол на самом деле – чудак? Когда он смотрел, как я к нему подхожу, в его глазах читалось недоумение, даже испуг.

Ну теперь надо что-то сказать, подумала я. Иначе это ты выглядишь чудачкой!