Ваша до рассвета - Тереза Медейрос

Когда эхо его крика стихло, в комнате наступила тишина.

Он прислонился к двери и запустил руку в волосы.

– В этот самый момент, пока мы разговариваем, команда врачей, нанятых моим отцом, прочесывает Европу, собирая всю информацию, которую можно только найти, о моем состоянии. Они должны вернуться в течение двух недель. И они подтвердят то, что я всегда подозревал – что мое несчастье является не постоянным, а только временным.

В тот момент Габриэль был почти благодарен, что он не может видеть ее глаза. Он боялся, что увидит в их глубинах муку, которую до настоящего времени она приберегала для него – ее жалость. Он, возможно, предпочел бы, чтобы она засмеялась.

– Знаете, что будет самым лучшим, когда зрение вернется ко мне? – мягко спросил он.

– Нет, – ответила она, и вся бравада ушла из ее голоса.

Выпрямившись, он сделал шаг к ней, потом другой. Она не двигалась, пока он не оказался так близко, что почти навис над ней. Почувствовав по движению воздуха, что она отступила назад, он не изящно стал обходить ее, пока они полностью не поменялись местами, и она не оказалась отступающей к двери.

– Кто–то мог бы предположить, что это будет радость от возможности наблюдать закат солнца цвета лаванды после прекрасного летнего дня.

Он услышал, как ее спина ударилась об дверь и, вытянув руку, прижал ладонь к деревянной поверхности рядом с ней.

– Другие могли бы решить, что это будут бархатные лепестки рубиново–красной розы … – он наклонялся вперед, пока не почувствовал, что тепло ее дыхания касается его лица, и придал своему голосу еще больше мягкости, – или нежный взгляд красивой женщины. Но я точно могу сказать вам, мисс Викершем, что все эти удовольствия отходят на второй план по сравнению с абсолютной радостью избавления от вас лично.

Он провел рукой по двери до ручки и толчком открыл ее, заставляя пятящуюся девушку отступить в коридор.

– Вы ведь не стоите в дверях, мисс Викершем?

– Простите? – переспросила он, явно смущенная.

– Вы не стоите в дверях?

– Нет.

– Хорошо.

И без дальнейших церемоний Габриэль захлопнул дверь перед ее носом.

* * *

В этот же день, когда Саманта проходила через холл, неся от прачки балдахин с кровати Габриэля, откуда–то сверху выплыл его баритон.

– Скажите мне, Беквит, как выглядит наша мисс Викершем? Мое воображение отказывается нарисовать это досадное существо. Все, что я могу себе мысленно представить, это высушенная старая карга, которая склоняется и с ликованием кудахчет над своим котлом.

Саманта рывком остановилась, ее сердце захлестнула паника. Она прикоснулась дрожащей рукой к своим тяжелым очкам, и потом к унылым, красновато–каштановым волосам, которые она собирала в очень тугой узел на затылке.

С внезапным вдохновением, она бесшумно вошла в поле зрения Беквита и прижала палец к губам, молчаливо умоляя его не выдавать ее присутствие. Габриэль стоял, прислонившись к стене, его внушительные руки были скрещены на груди.

Дворецкий вытащил носовой платок и вытер вспотевший лоб, явно разрываясь между лояльностью к своему хозяину и умоляющим взглядом Саманты.

– Как и любую другую медсестру, я думаю, вы можете представить ее себе как … нечто неопределенное.

– Ну же, Беквит. Конечно же, вы должны сказать больше. У нее белоснежные волосы? Или неопределенно седые? Или черные как сажа? У нее короткая прическа? Или вокруг ее головы корона из лент? Действительно ли она такая сморщенная и костлявая, какой кажется?

Беквит посмотрел через перила на Саманту безумным взглядом. В ответ она надула щеки и показала руками вокруг себя огромный круг.

– О, нет, милорд. Она скорее … полная.

Габриэль нахмурился.

– Насколько полная?

– О, о … она весит… – Саманта подняла десять пальцев, потом восемь. – Около восьмидесяти стоунов (около 508 кг – прим переводчика), – уверенно закончил Беквит.

– Восемьдесят стоунов! Вот это да! Я ездил на пони, который весил меньше ее.

Саманта закатила глаза и стала показывать заново.

– Не восемьдесят стоунов, милорд, – медленно проговорил Беквит, не отрывая взгляда от ее пальцев. – Восемнадцать (около 114 кг – прим. переводчика).

Габриэль погладил подбородок.

– Это странно. Она очень легко ходит для такой полной женщины, вы так не думаете? Когда я брал ее за руку, я мог бы поклясться, что… – он покачал головой, словно освобождаясь от своего необъяснимого впечатления. – Что с ее лицом?

– Ну–у–у… – протянул Беквит и остановился, поскольку Саманта закрыла кончиками пальцев свой нахальный нос и сделала вытягивающее движение. – У нее довольно длинный и острый нос.

– Я так и знал! – торжествующе воскликнул Габриэль.

– И зубы как у … – Беквит сузил глаза в замешательстве, так как Саманта приставила два согнутых пальца к своей голове. – Осла? – рискнул он.

Покачав головой, она согнула руки как висящие лапки и делала несколько мелких подпрыгивающих движений.

– Кролика! – полностью поддавшись игре, Беквит с трудом остановился, чтобы не захлопать в ладоши. – У нее зубы как у кролика!

Габриэль с удовлетворением фыркнул.

– Без сомнения, они отлично подходят к ее удлиненной лошадиной физиономии.

Саманта постучала себе по подбородку.

– У нее на подбородке, – продолжал дворецкий, с энтузиазмом озвучивая ее жесты, – огромная бородавка… – Саманта приставила руку под подбородок и пошевелила тремя пальцами. – Из которой растут три загнутых волоска!

Габриэль передернулся.

– Это еще хуже, чем я подозревал. Я не могу представить себе, что мной владело, когда я подумал … –

Беквит с невинным видом моргнул.

– Подумали что, милорд?

Габриэль отмахнулся от вопроса.

– Ничего. Совершенно ничего. Боюсь, это просто последствия того, что я слишком много времени провел в компании только себя самого. – Он поднял руку. – Пожалуйста, увольте меня от остальных деталей внешности мисс Викершем. Вероятно, некоторые вещи действительно лучше оставлять воображению.

Он тяжелым шагом направился к лестнице. Саманта зажала рот рукой, приглушая смех, но несмотря все ее усилия, сдавленный писк все же прозвучал.

Габриэль медленно повернулся вокруг своей оси. Ей только показалось, что он раздувает ноздри? А его губы подозрительно изогнулись? Она задержала дыхание, боясь, что любое, даже малейшее движение или звук выдадут ее.

Он наклонил голову.

– Вы слышали это, Беквит?

– Нет, милорд. Я ничего не слышал. Даже скрипа половицы.