Спорим, что ты умрешь? - Алексей Макеев

— Боюсь полагать, — вздохнул Максимов. Бросил бычок в форточку и оторвался от подоконника. — А насчет того, что вы мне не завидуете… Знаете, я вам тоже не завидую. И всем, живущим в этом доме. Если что-то должно произойти, то никак не со мной. Спокойной ночи, майор.

В половине третьего он открыл ключом дверь, на цыпочках вошел. Спать. Без задних ног. Отсчитал нужное количество шагов, снял одежду. Отсчитал еще одно количество, нащупал край кровати, лег. Обнял горячее, прильнувшее к нему существо (слава богу, живая! — с ума сходишь, сыщик?) и мигом отключился.

Просыпался недоверчиво, робея открыть глаза. Сознание вливалось дозами. И память точно так же — помаленьку. Внутреннее чувство подсказывало, что уже утро, причем не самое раннее. От него отклеилось что-то гладкое, приятное на ощупь, прошуршало простыней, прошлепали голые ножки. «Славное изобретение — женщина», — с благодарностью подумал Максимов. Через несколько минут он открыл глаза.

Растрепанная Виола в единственном, очень миниатюрном предмете туалета стояла у настенного зеркала и критически разглядывала свои прелести. Помахала ему рукой, не оборачиваясь.

— Приветствую тебя, о, отражение гениального сыщика… Знаешь, лет полтораста назад дамы, собираясь выйти в свет, очень интересовались вопросом, под какое декольте мыть шею?

— Не надо ее мыть, — пробормотал Максимов. — Ты и с грязной шеей хороша.

— Правда? — обрадовалась Виола. — Очень хорошо, оставим это удовольствие потомкам. Вставай, мой милый, пойдем завтракать. Я слышала, по утрам в этой богадельне поедают морских тварей.

— Тварей? — удивился Максимов. — В наших палестинах имеется соленое море?

— Наивный чукотский мальчик, — вздохнула Виола. — В наших палестинах, если хорошо заплатить, подадут даже уши от копченого слона. Кстати, — с чарующей улыбкой Виола повернулась передом к кровати, — у тебя пистолет под одеялом или ты просто рад меня видеть?

— Очень рад, — расплылся Максимов. — Подойди-ка на минутку, дитя мое…

К дверям столовой они подошли одновременно (но с разных сторон) со стариком Ровелем. Старик сегодня неплохо выглядел и даже соизволил улыбнуться. Смотрелось это, впрочем, страшновато.

— Доброе утро, молодые люди. А вы, я погляжу, уже наладили взаимовыгодный контакт? Эх, молодежь… Не отворачивайтесь, девушка, не надо. Старик девчонку не обидит. Замечательный здесь воздух, Константин Андреевич, не находите? Дышу и не могу надышаться. Сплю, как младенец. Едва коснусь подушки, махом засыпаю… Вы не пойдете после завтрака кататься на лыжах?

«Только в разных географических полушариях», — подумал Максимов, переглядываясь с телохранителем. Шевченко стоически поборол зевоту. У него смышленое интеллигентное лицо. Но профессия заставляет маячить истуканом. На каждого, кто проходит мимо старика, он взирает с недоверием.

— Зависит от состояния лени, Пал Палыч, — вежливо отозвался Максимов. — А также от еды, которую нам подадут на завтрак. Если случится несварение желудка, о каких лыжах может идти речь?

— Не отравитесь, — ощерился старик. — Хотя теоретически, конечно, допускаю. Я слышал, в этом доме на завтрак подают исключительно то, что в океане не доели акулы с прочими барракудами. Устрицы, креветки, омары с петрушкой, улитки по-бургундски…

Он почувствовал, как Виола просунула мизинчик в его сжатый кулак.

— А кем вы были по профессии, Пал Палыч? — смело спросил Максимов. — Или это тайна за семью печатями?

— Вы очень любознательны, Константин Андреевич, — похвалил Ровель. — Хотя по внешнему виду не всегда скажешь. Видите ли, по четным я пенсионер, по нечетным — агент матрицы… Устроит такой ответ? Высшее гуманитарное образование, долгая, кропотливая работа во благо отечества в различных точках земного шара… Прошу вас, молодые люди, заходите. Мой охра… простите, секретарь все равно позволит мне войти только после вас.

Шевченко завистливо скользнул взглядом по Виоле, одетой в платье с глубокими соблазнительными разрезами, и поборол естественный вздох.

В доме было тихо и комфортно. Народ, позевывая, стекался в столовую. Подавали порнографически распахнутых устриц в глазунье. Вернее, глазунью подавали отдельно, устрицы отдельно — в каких-то подозрительных водорослях и кубиках льда.

— Мухи слева, котлеты справа, — успешно пошутил очкарик Ворович.

— А они не запищат? — насторожилась Инга.

— Не должны, моя радость, — успокоил очкарик. — Устрица умирает при вскрытии раковины. Когда ты отправляешь ее в рот, она уже мертва.

Разомлев от жаркой ночи, ворковали в углу «противные». Брюнетка Инга эротично облизывала вилку, внимая неистощимым перлам очкарика. Молча трапезничали Ровель с охранником. Похмельный Каратаев, красуясь колтуном на макушке, тянул апельсиновый сок. Рубоповец, после ночной встречи с сыщиком явно что-то тяпнувший, выглядел не лучше. Сидел напротив Каратаева и злобно резал правду-матку:

— …Да не в том вопрос, уважаемый, почему на Кавказе взрываются бэтээры. Почему не взрываются бензовозы, я вас спрашиваю? Просто водители бэтээров почему-то решили, что могут не платить…

— Вы не видели мою жену? — присел за соседний столик положительный господин Душенин. Он выглядел немного озадаченным.

Нет, никто не видел его жену. Пустовой насторожился и перестал резать правду-матку. Поднял голову телохранитель Ровеля.

— Странно, — пожал плечами Душенин. — Она проснулась раньше меня, побрела на кухню, заявив, что на воздухе разыгрывается жуткий аппетит, а на кухне может остаться от ужина легкий перекусон.

— А вы не перебрали с вечера? — хлопнула ресничками Виола. — Может, поссорились?

— Да не, — поморщился Душенин. — Ну, выпил малость, исключительно игристого. Но я все помню, я был не пьяный.

— А тот, кто раньше с нею был, в разговоре не фигурировал? — сострил по случаю Каратаев.

— Да что вы, — смутился Душенин. — У нас прекрасные отношения с Зоенькой.

— Ну, подумаешь, — жеманно повел плечами блондинчик. — Наскучил муж, эка невидаль, решила прогуляться.

— Сцену верности устроила, — снисходительно, давая понять, что знает толк в великой любви, улыбнулся кучерявый Борис Крайнев.

Влюбленные обменялись обворожительными улыбками. У Душенина не хватило духу обидеться.

— Послушайте, дорогие сексменьшинства… — брезгливо начал Пустовой.

— Мы вас внимательно слушаем, мужчина, — отозвался Снежков. Пустовой поморщился и сплюнул.

— А мы и не рассчитываем на ваше понимание, — с вызовом заявил Крайнев.

— Но можно просто помолчать, — рявкнул Максимов. — В котором часу она ушла, Игорь Николаевич?

Душенин недоуменно развел руками.

— Да недавно. На часы не смотрел, но уже светало…

— Найдется, — махнул рукой похмельный Каратаев. От внимания не ускользнуло, как прищурился старик Ровель, подобрался телохранитель, застыл в дверях, поджав губки, администратор Ордынцев…