Семя Ветра - Александр Зорич

Боль ослепила ее и лишила всякого интереса к происходящему. Если бы в этот момент Тайен могла рассуждать, она поняла бы, что обломок ребра впился в печень. На ее губах выступила зеленая пена. Еще немного, и все будет кончено.

Герфегест, смущенный наступившим затишьем, стал подозревать худшее.

Он неспешно приблизился к своему могучему луку, который мирно покоился у ствола лиственницы. Тисовый лук был закончен Герфегестом этим утром. Смола, которой была пропитана тетива, еще не успела как следует просохнуть. Но это было не так уж и важно в свете возможной опасности – просохнуть она может и в деле.

Герфегест вложил в лук свежую стрелу и прицелился, как бы для пробы. Если кто-то действительно наблюдает за ним, затаившись за камнями, он должен видеть, что голыми руками Герфегеста не взять.

Тайен дала себе зарок не обнаруживать себя. Но когда горлом пошла желчь, а глаза заволокла болотно-зеленая пелена, Тайен было уже наплевать на зароки.

Мышцы перестали удерживать ее гибкое тело и она упала, раскинув руки, на застарелую каменистую осыпь, поросшую сизым горным мхом.

Резкий кашель, который нельзя было унять никаким усилием воли, вырвался наружу. Но Тайен уже не слышала его. Она вообще уже ничего не слышала.

С быстротою молнии Герфегест взобрался по склону. Туда, где нашла себе пристанище раненая Тайен. Он увидел перепачканные желчью губы охотницы, судорожно ищущие воздух, слипшиеся от крови волосы, намертво приставшие к ее длиной лебединой шее. И он опустил лук.

«Не умирай, девочка», – прошептал Герфегест в ухо раненой и, бегло осмотрев раны, нанесенные горным котом, бросился вниз, за своим плащом.

Он помнил множество сражений. На его руках отлетела в Святую Землю Грем не одна мужественная душа. Немало раненых было выхвачено Герфегестом из плена смерти. Герфегест прекрасно знал, что тех, у кого переломаны ребра, не стоит носить, закинув на плечо словно подстреленного оленя. Их следует аккуратно оттащить в убежище, положив на кожаный плащ, подбитый медвежьим мехом.

2

Тайен была подвижна, словно ласка, свежа, словно нераспустившийся ирис, и чудо как вынослива. Острота ее взора, ее решительность и ее прямота вызывали восхищение. Неделю кряду Герфегест морил ее целебными настоями, обливал ключевой водой и растирал заговоренной мазью. И все-таки она поправилась ошеломляюще быстро!

Спустя две недели Тайен уже хлопотала по хозяйству.

В конце третьей ее руки обрели былую уверенность, и она, воспользовавшись луком Герфегеста, подстрелила быстроногую кабаргу.

На исходе четвертой недели Тайен объявила, что здорова и намерена возвратиться в свое селение, которое располагалось в долине, в двух полных дневных переходах от святилища, где жил Герфегест.

Герфегест не привык выказывать своих чувств женщине. Даже самой обольстительной, самой искренней. Он лишь сдержанно кивнул, когда узнал о желании Тайен покинуть его.

Разумеется, он взялся сопроводить девушку до родных мест – он не одобрял обычай горцев, отпускающих своих дочерей охотиться в одиночку. Тайен, которую расставание с Герфегестом тоже не радовало, охотно согласилась. Было решено отправиться в путь перед восходом солнца, а потому с началом сумерек и Тайен, и Герфегест, пряча смущенные взгляды, отправились спать.

Но сон не снизошел в ту ночь в жилище Герфегеста. Они слишком нравились друг другу для того, чтобы спать. В ту ночь Герфегесту было суждено познать своенравную охотницу Тайен.

Губы Тайен жадно ласкали хорошо сложенное тело Герфегеста, ее руки дарили нежность, ее легкое дыхание омывало лицо. И ее приязнь была самой щедрой наградой за спасение, которую только получал Герфегест за тридцать пять лет своей многотрудной жизни. А ведь спас он не одну жизнь.

Тайен была искусна в науке любви, и Герфегест не переставал удивляться тому, сколь много изысканных параграфов можно отыскать в неписаной науке любви, что бытует среди замкнутых и диких горцев.

Ласки Тайен были сладки, но не приторны. Они были стремительны и проникновенны.

Глаза Тайен блестели двумя черными жемчужинами.

Кожа Тайен была нежнейшим шелком. В мире не было никого лучше нее. «Никого? – спрашивал себя Герфегест. – Никого», – отвечал он сам себе.

Играя с прядью ее волос, Герфегест с грустью размышлял о том, сколь пусто станет в его обители после того, как Тайен вернется под родной кров. Но настаивать на том, чтобы она осталась, у него… не хватило духу. Что он мог ей предложить? Ледяную воду из ручья и вяленое мясо?

Уже занимался рассвет, когда Герфегест, откинув одеяло из козьих шкур, поцеловал белоснежный бок Тайен. Как красива была девушка, подброшенная ему случайной рукой судьбы! Совершенство тела охотницы не смогли нарушить даже два грубых, все еще припухших розовых шрама, оставленных на нем когтями хищного снежного кота.

3

Герфегесту не хотелось гостить в родной деревне Тайен. Мобилизовав всю свою толерантность, он вежливо, но непреклонно отбивался от настойчивых просьб девушки, которыми она донимала его на всем протяжении их утомительного спуска.

С недавних пор общество людей претило Герфегесту. Путь Ветра не таков, чтобы стоило разменивать его на праздную болтовню. Но главное, Герфегест не хотел зла охотнице, чью любовь он изведал.

Герфегест помнил – нравы хелтанских горцев строги и целомудренны, и что при кажущейся наивности горцы отличаются сметкой и прозорливостью. Самым умным, самым изворотливейшим враньем ему никогда не убедить родных Тайен в том, что они не были близки, прожив более месяца под одной крышей. Он не сможет убедить их, поскольку правду всякий может легко прочесть в глазах Тайен. И в его глазах тоже.

На исходе второго дня из-за отрогов Старого Хребта показалась деревня пастухов и охотников. Герфегест в последний – как ему тогда казалось – раз соединил свои уста с устами охотницы и уже был готов попрощаться с ней, предоставив ей возможность проделать оставшийся путь в одиночестве. Но все случилось иначе.

– Мой господин, – сказала встревоженная Тайен, указывая в сторону деревни. – Там что-то неладно.

Герфегест бросил в сторону, указанную Тайен, пристальный, цепкий взгляд. И в самом деле – что-то неладно.

Ни над одним из домов не вился дымок. Не слышно было собачьего лая – извечного спутника человечьего жилья. Ни одной живой души не было видно в окрестностях. Не мычал скот. Не стучала кузница.

Герфегест ничего не ответил Тайен. Он не хотел пугать ее раньше времени.

Они стали спускаться вниз, ожидая увидеть худшее.

Но увиденное превзошло все их ожидания. Там, где стояла деревня горцев, теперь было пепелище. Полуобгоревшие дома казались брошенными декорациями, призванными напоминать о кровавой драме, которая разыгралась на этом месте несколько дней назад.

Разлагающихся трупов было сравнительно немного. Над большинством уже успели потрудиться крысы, вороны и псы. Видимо, даже животным было трудно оприходовать все даровое мясо. Многие трупы были почти не тронуты. А тех, кого не убили, очевидно, увели в рабство. Так поступали все победители. И эти поступили так же.