Якса. Царство железных слез - Яцек Комуда

10

Сперва с лютой ненавистью стегали ее батогами. Потом лупили палками, надтесывали топориками, калечили ножом, обливали выплюнутым изо рта пивом и грязной водой. На счастливую ворожбу, на доброе начало весны и грядущего лета. За тяжелую зиму, снег, морозы, беды и несчастья. За желтую листву на деревьях и за реки, скованные льдом. За голод, пустоту в амбарах, за смерть и болезни детей, за крохотные, бедные могилы в снегу.

Грубо вытесанный болван Моры уже не напоминал людскую фигуру. Стоял посреди зала, где под стенами, на лавках, собрались воины, доверенные люди комеса и горожане. Хлестанье Моры – древний языческий обычай, принятый даже иноками и иерархами. Обычно шел он с пиром в честь весеннего равноденствия, с питием и весельем. Последний аккорд праздника Изгнания, когда болван зимней богини торжественно выносили за око´л, бросали в реку и сплавляли по течению либо жгли на костре.

Однако нынче веселья не было. На столах громоздились калачи, лепешки, стояли кувшины с медом и пивом, вяленые сливы и печеные овощи в глиняных мисках. Пивные подливки, смеси каши и мяса, кабанье сало, печеное в горшках, – но лица оставались серыми и невнятными. Даже когда Стурмир поднял простой тисовый лук, посылая стрелу в тесаную, измазанную красным башку Моры. Послышался негромкий ропот и крики. Стихли, когда на идола пала мрачная тень Грота.

– Тебя здесь не рады видеть, человече! – не смог сдержать себя Стурмир. – Я приказал тебе сидеть в углу и не попадаться мне на глаза.

– Нынче третья луна после новолунья, вельможный комес! Закон гостеприимства, данный старыми богами, гласит, что в этот день не гонят за ворота даже пса, не то что доброго человека!

– Тогда сядь там, на сером конце. И лучше делай вид, что тебя там нет, чтобы меня не разгневать.

– Сяду! – крикнул Грот. – Сяду, но сперва хочу кое-что тебе сказать, вельможный господин!

– Мне не интересно. Молчи!

– У меня есть новости о стрыгоне! Почему – вернее, из-за кого – он приходит в око´л!

Собравшиеся в зале аж подпрыгнули. Поднимались все – старшие, усатые и бородатые воины, подростки, мальчишки, дружинники. Соратники Стурмира вскакивали с лавок, тараща глаза, покрикивая один на другого.

– Откуда? Как? Кто это?

Инок отбросил грязный, потрепанный плащ. Вынул горсть ржавых наконечников.

– Истинный виновник, – загремел его голос, – сидит там, во главе стола. И это – ты, Стурмир!

Если монах полагал, что теперь раздастся гром или голос труб Ессовых, что под ним провалится пол или что Стурмир кинется на него с мечом, – то ошибался.

– Ты виновен, потому что этими стрелами ты убил детей женщины, которая превратилась в стрыгу и взимает дань с горожан. Вот доказательство! Вот указанье. Но говорю тебе: у тебя есть еще надежда. Ты все еще можешь согнуть гордую выю перед Знаком Ессы, выбросить болванов из сбора, начать доверять законам, а не лжи Волоста. Тогда сила Праотца охранит тебя перед стрыгой!

– Где ты это нашел? – Стурмир встал. – Я с самого начала знал, что ты – поп! И куда привел тебя этот проклятый Есса?! Что показал тебе, что ты теперь порочишь мою честь?

– Далеко отсюда. В лес, к дереву с крестом, где ты закопал тела пятерых детей.

– Ты нашел могилу стрыги?

– Если б Есса благословил меня, я бы уже избавил вас от беса. Но не все так просто, Стурмир.

– Ты уже мертв! – крикнул градодержец. Хоть старый, седой и лысый, он перескочил через стол, сбивая и топча кубки, миски и кувшины. Медленно шел с выставленной вперед рукой с расставленными пальцами.

– Слушайте меня, люди и слуги! – возгласил Грот. – Еще есть для вас надежда! Покоритесь Праотцу, примите свет его посланца, Ессы. А прежде всего – покарайте виновного! И тогда перестанете трястись ночами, закрываться с детишками по хатам!

Стурмир остановился и фыркнул злым смехом.

– Ты хочешь узнать, кто виноват, инок?! Так вот – все мы. Я, он, – хлопнул комес по спине бородатого мужика в кожухе. – Миломир, Стогнев, который вон там ковыряется в зубах. Тот человек, этот, вон те за столом! Покопайся поглубже в костях этих ублюдков из-под

дерева, и найдешь там больше доказательств. Кусок меча Хвостка, след от топора Креслава. Кости, разломанные молотом Всебора!

– Вы все их… убили?!

– Нет. Мы не убили! Это был Закон Непокоя. Восемь лет тому пришла зараза. Мы принесли Дерславу и ее детей в жертву! Непокой, закон старый, как мир, как бор, как лес. Вырезанный на камнях, тут, где нынче стоит око´л. Пользовались им еще до того, как пришли лендичи, прежде, чем Моймир провел границу королевства огнем и железом. Когда приходит Непокой, мы жертвуем одним, чтоб прочие могли жить в покое. Тогда, в осеннее равноденствие, пришло такое время. Я стрелял точно…

– Почему выбрали ее детей?!

– Потому что те заболели первыми! Я боялся, что они заразят весь град. Пожертвовал ее… и мы спасли Дзергонь. После никто не умер! Так выстоял око´л, мой око´л; который я поставил на диком корне и на голой скале. Я позаботился, чтобы навоз не лежал на улицах, чтобы в домах были печи, а не открытые очаги, чтоб люди имели свежую воду из колодца и источников, а усиленные скалой валы чтоб оберегали их от врага. Я покорился королю лендичей, но в стенах именно я был и остаюсь владыкой! Взять его!

– Никогда не обретете покоя! – кричал Грот. – Только единая вера освободит вас от страха, а справедливость удовлетворит упыря!

Кричал он в пустоту. Они шли к нему со всех сторон. Десять рук пали ему на плечи, дюжина тянулись к плащу и телу. Схватили, дернули, повалили на пол.

– Стрыга кормит своих детей кусками тел! – надрывался инок. – Чтобы выросли мстители! Когда восстанут, как упыри, разнесут Дзергонь на куски! Станете тогда рыдать, проклятые! Проклятые! Ступайте в лес! В морскую бездну, к Чернобогу и бесам!

Не позволили ему говорить. Мужчина, называемый Креславом, воткнул ему в рот свою меховую шапку.

11

Как и раньше, кинули его спиной на деревянный столб, спутали руки конопляными веревками, так что он взвыл, выкрутили, накладывая узлы, которые уже могло разъять лишь железо.

– Стурмир! – крикнул отчаянно Грот. – Всегда есть время! Послушайся гласа разума! Откажись! Молитесь Ессе! – продолжал он, видя уже, что никто его не слушает. – Падите на лица свои, воздайте ему честь, повторите законы, и чудовище ничего вам не сделает.

Никто не слушал его, потому что все были как в забытьи; словно водили хоровод в честь Грома или праздновали Субботы. Халь не взошел, небо затянуло тучами, а площадь опустела. Снова люди сбегали в дома, прятались за воротами и дверьми, затворяли окна, запирали двери, заставляли входы.

Ждали. В начале этой первой теплой весенней ночи покачивались огоньки факелов, оставленных на башнях и в устьях улиц. Но приугасли, будто сила леса душила в зародыше любой свет…