Прыгун - Роман Коробенков

Она поморгала, становясь то прозрачной, то вновь наливаясь цветом.

Сфокусировалась на мне и сказала:

— Перегрузки. — Она нетвердо держалась на ногах. — Мне нужно сесть.

Мы не знали друг друга. Но это не было важно.

Главное, что в этом переплетении — сотни миров с внутренними координатами, каждая из которых может проходить рядом, но чуть выше или чуть ниже, оттого твои руки, ища плоть, щупали воздух. В этих длинных диагоналях от одного куска реальности к другому я сумел нащупать маленький мир, в котором задержался на полчаса. И не ошибся, так как спустя немного времени в нем чудесным осадком выпала она.

Моей задачей было удержать ее.

Цветность по-прежнему рябила. Я понимал, что вскоре могу неожиданно и необратимо отдалиться, перестав поддаваться ее органам чувств. Стать невидимым для них, потеряв для себя возможность прикосновения, стать планетой иного измерения, а соответственно — спутником совершенно другого материального объекта.

На этом крохотном пятачке нашелся и необходимый стул. Туда мы бережно направили ее уставший организм. Она недолго еще померцала и окончательно материализовалась, приобретя цветовую устойчивость. Закурила из моей легкой руки, осмысливая происходящее.

И обратилась ко мне:

— Ты кто?

— Я — Родик, — сказал я, целясь в нее ухом, чтобы нейтрализовать шум.

«…ответ, который не говорит ни о чем, но и как будто объясняет многое...»

Она кивнула, словно так и думала. Отвернулась, будто запоминая, но себя не назвала, по-грязнув взглядом в месиве пришельцев.

— А ты кто? — вкрадчиво забрался я в ее симпатичное ухо.

— Сашенька, — отозвалась она, вновь сосредоточившись на мне.

«...теперь я знаю код твоего внимания...»

Вглядываясь тогда в эти сладкие черты, я отпечатал в голове миг, когда полотно поросло новыми мазками, скопищем невидимых линий и портрет предстал в отчетливом виде, вбирая в себя мои зрение, внимание и слух. В дальнейшем не раз вспоминал я это мгновение, с ухмылкой всматриваясь в него из далекого будущего и понимая, как мало знал. Всего лишь плавал любопытным глазом в лукавом озерце ее лица, мысленно примеряя ей психологический костюм, который даже близко не соответствовал тому, что оказалось на самом деле.

Недлинные коричневые волосы, опаленные продолжительными телепортациями, безжизненно обтекали шкодливое личико, царапающее меня мудрым взором. Особый свет и тени его распознал я так же уже потом, мысленно возвращаясь в этот день. Тогда мне виделось скорее просто нечто милое и женственное, нежели наделенное разумом. Позже меня удручал ничтожный объем информации, которым я владел в ту секунду и который силился пополнить, снисходительно глядя на ветреную голову. Забирался в глубокие серые глаза, что видели гораздо больше и затягивали гораздо сильнее, чем мне тогда казалось.

Властный вздернутый нос прицельно следил за моими внутренними реакциями, тонкий миниатюрный рот играл с сигаретой, гоняя из уголка в уголок.

Женский палец поманил меня ближе.

Я снова превратился в ухо:

— Что ты здесь делаешь?

— Нахожусь, — пожал я плечами. — Я тут второй раз…

— Откуда ты? — Девушка вглядывалась в мои черты, словно ища ответ в них.

— Точка М., — поведал я. — А ты, наверное, точка П.

— Да, — кивнула она. — Только не та П., а другая — маленькая. Как нынче в М.?

— Нормально. — Я неопределенно потряс рукой.

— Хочу подвигаться, — сообщила Сашенька. — Но перегрузки.

— Подвигайся, — отозвался я. — Я буду следить за твоим статус-кво.

«.. информация напоминает пазлы.»

— Будешь? — Секундная ухмылка сверкнула на волшебном лике. Она попыталась встать на длинные замечательные ноги, но постэффекты телепортаций уронили ее обратно. — Нереально. — На груди новой знакомой едва дотягивался до глаза тела короткий космический топик с паукообразным крестом во всю его доступность. Ниже межпространственного пупка имелись тугие галактические шорты. Минимум, который позволяет легко перебираться из одного измерения в другое без риска застрять где-нибудь между.

— А что реально? — спросил я, держась за ее стул, в разумном опасении быть выброшенным на задворки своей реальности. Более всего мне не хотелось остаться одному, не получить ответы на вопросы, от которых густо дымилась голова.

«…можно ли сейчас однозначно ответить на этот вопрос?..»

— Реально покинуть это место, — отозвалась она, опять увязнув в заманчивой бессистемности пришельцев. — Перебраться уровня на три вниз. — Глаза ее вернулись, и в их ледяной серости я увидел себя, мерцающего и постепенно теряющего необходимые мне краски.

— Что за уровень?

«...если нет ответа на вопрос об общей реальности, наверняка есть ответ на вопрос о реальности в частности...»

— Я покажу. — Сашенька встала на ноги, что справились с ее образцовым телом в тот миг.

Сильные пальцы поймали меня за руку и тем самым зафиксировали.

Шум отдалился. Навалилась темнота, поглотив все.

Вскоре сквозь густые чернила принялись проступать отдельные линии, и прямо поверх тьмы схематично нарисовался новый уровень. Реальность треугольной формы, заставленная черными диванами и столами для неизвестной мне игры. С минимумом света, основная масса которого приходилась на барную стойку, где стоял маленький телевизор и показывал происходящее на том уровне, откуда мы только что прибыли. Кто-то негромко позвякивал бутылками в баре, и на подсвеченной столешнице иногда появлялись высокие коктейли, но бармена различить не представлялось возможным.

Вокруг было несколько силуэтов. Они кружили возле столов и занимали малую часть диванов. Я же видел только спутницу. А она — меня. «…куда угодно, только бы с тобой…»

«...это я подумал?..»

Этот союз в многоликости своей и эксцентричности был весьма примечателен и являлся одним из самых забавных и необычных союзов, которые встречались на коротком пути прыгуна. Отец Мануа, он же Нирваня, то есть Иван, стремящийся к нирване, в канве безумного осмысления окружающей реальности кроме прочих достоинств был волхвом и кудесником, знахарем и хиромантом. По крайней мере так убеждала реклама в периодических изданиях, где отец постоянно и широко заявлял о собственном искусстве.

Отец Мануа имел офис в паутине столичных переулков недалеко от центра. Там он с утра начинал прикладываться к различным энергетическим субстанциям, впадать в прострацию, исполнять ритуальные пляски. А также очищаться медитациями, дымить благовониями. И к полудню, когда официально начинался его рабочий день, достигал высшей меры эксцентричности. При соприкосновении с ней любой маловерный в секунду убеждался в бесовском могуществе описываемого персонажа.