Дети луны, дети солнца - Янина Волкова

Хакон сидит на ступенях дома конунга, и взгляд его устремлен в сторону леса. Оборачивается, смотрит через плечо и хмурит брови, заметив на себе ее взгляд. Несмотря на то что сам же и тренирует ее, Хакон против того, чтобы проходила Ренэйст испытание. Как может он позволить ей рисковать собой? Отпустить в лес, прямо в руки беды?

Помнит прекрасно Медведь о собственном испытании и том, как тяжко было вернуться живым. Но Ренэйст упряма, и не за это ли любима им? Даже сейчас, напуганная неизвестностью, гордо расправляет хрупкие плечи, и глаза ее глядят непокорно. Они смотрят друг на друга, но ничего не говорят. Да и к чему слова, когда могут они привести лишь к раздору? Хакон кивает, призывая идти за ним, и, поднявшись с порога, держит путь в сторону ворот. Подле них должны собраться те, кто желает стать воинами. Кинув мимолетный взгляд на стены безопасного дома, Ренэйст идет следом, и снег скрипит под ее сапогами.

За весь путь они не говорят ни слова, но кожей, словно окружающий их мороз, ощущает она его беспокойство. Кажется ей, словно не хочет он ее видеть, и волнение становится от этого только сильнее. Как сильно нужна ей его поддержка! Уверена она, что Хакон знает об этом, но почему же молчит? Неужели так зол?

Поборов страх, Ренэйст подходит ближе, тянет руку – и сжимает его ладонь. Смотрит внимательно в глаза, поджимает губы и все же говорит тревожно:

– Ты волен злиться на меня, Хакон, но не ты ли говорил, что будешь подле меня в час нужды?

Продолжает он молчать, лишь смотрит тяжело глазами синими, словно самые глубокие воды. Тянет ее к себе, прижимая к крепкой груди, а после – отпускает столь же внезапно, продолжая их путь в абсолютной тишине. И знает Ренэйст, что объятие это говорит куда больше слов.

Когда приближаются они к воротам, бо́льшая часть охваченных волнительным трепетом юношей уже ожидает, когда настанет их испытание. Храбрятся друг перед другом, словно молодые волчата, впервые следующие за отцом на охоту, и ни один не желает думать о возможной гибели. Тролли – опасные твари, и встреча с ними редко проходит бесследно. Только вот сейчас луннорожденные юны и полны сил, и мертвые боги глядят на них глазницами пустыми, готовые узреть миг их триумфа. Не это ли предел мечтаний мальчишки, не так давно встретившего шестнадцатую зиму?

Ренэйст смотрит на них с опаской. Внимание ее привлекает Ньял; громко смеясь и рьяно жестикулируя, с гордостью вещает о том, с какой легкостью справились пятеро братьев его с испытанием. Разве есть у ярла Звездного Холма повод допустить мысль, словно бы младший из его сыновей не вынесет эту ношу? Нет, гордый и решительный Ньял не позволит себе принести роду Лося подобный позор! Уж лучше погибнет, сражаясь со столь опасным противником, но не опозорит доброе имя своей семьи!

Ньял замечает ее не сразу, но, увидев, прерывает свой рассказ. Жестом призывает подойти ближе, и слушатели его устремляют свои взгляды в ее сторону. Под колкими этими иглами чувствует Ренэйст себя неуютно, качает головой отрицательно, отказываясь от его предложения. Дочь конунга, записавшаяся в отроки, и без того находится под пристальными взглядами. Для чего лишать ей себя последней толики покоя?

Хакон оставляет ее. Касается пальцами ее плеча, заставляя обернуться, и вновь смотрит в глаза. Поджимает губы, рассматривая лицо возлюбленной, после чего касается своим лбом лба Ренэйст в мимолетной ласке – и уходит, позволяя ей собраться перед поединком.

Оглянувшись, цепляется взглядом за стоящего поодаль от остальных Ове. Тот сосредоточенно проверяет белоснежное оперение своих стрел, и от того, как задумчиво кивает он головой, слегка покачивается тонкая коса, заплетенная у его виска, украшенная бусиной, вырезанной из бирюзы. Ловит он на себе ее взгляд, склоняет голову, приглашая Белолунную подойти поближе. Вновь смотрит Ренэйст на Хакона, тревожно разговаривающего с ее отцом и несколькими воинами, стоя подле тех самых ворот. Поправив колчан, на дрожащих ногах направляется воительница в сторону Ове.

– Неужели боишься испытания, дочь Покорителя? – спрашивает он.

В голосе Ове звучат волнение, смешанное с насмешкой, и Ренэйст понимает – и сам боится. Товесон уступает иным в воинском умении, и все, на что он может положиться, так это ловкость и ум. Стрелы его разят не хуже меча, ведомого рукой умелого воина, а приезжие скальды не всегда решаются побеседовать с сыном ярла Тове, опасаясь его знаний. Но разве может он внушить уважение и страх другим воинам, для которых важно лишь то, насколько могучим выглядит тело? Оттого приятнее ему компания Ренэйст: дева, идущая тропой воина, вызывает столько же насмешек, сколь и юноша, чей стан тонок и хрупок.

– Не думаю, что больше, чем ты, сын Тове, – отвечает она, и взгляд ее вновь устремляется к Ньялу. – Не лучше ли будет забыть обиды и объединиться? Усмири гордость, Ове, в одиночку с испытанием не совладать.

Будущий ярл Ока Одина вздрагивает, словно ударила она его, и смотрит с яростью в серых глазах. Для него принять помощь от Ньяла равно позору после тех слов, что сказал ему Олафсон в Великом Чертоге. Лучше умрет, сражаясь в одиночку, чем выживет рядом с ним! Но рассудком понимает он, что Ренэйст права. Тролли не редкость подле Рокочущей Горы, на которой тянет своды к небу его дом, и поэтому знает Ове, на что они способны.

Вздохнув, проводит он ладонью по волосам, и усмехается, кинув взгляд в сторону гордого Олафсона.

– Может, и разумно объединиться с ним. Из Ньяла выйдет отличная приманка – троллей привлекают те, кто скуден на ум.

– Попридержи язык, Товесон, – едва ли не рычит она, грубо встряхнув Ове за плечо. – Не ты ли в Великом Чертоге призывал Ньяла к благоразумию, говоря, что слишком много он болтает?

Долгие мгновения буравят они друг друга напряженными взглядами и спорят, не повышая голоса, только так и не приходят к единому решению. Гневно взмахнув рукой, обозленная Белая Волчица отворачивается, думая, что следовало ей сразу принять приглашение Ньяла. Ум Ове – его орудие и слабость, не видит он дальше того, что знает. Ньял для него лишь настырный мальчишка с дурным нравом, и не может разглядеть в нем воина достойного, способного защитить и одержать победу.

Коль все мужчины ведут себя подобным образом, то немудрено, что так сложно им добиться мира друг с другом.

Вздрагивает она, заслышав рев боевого рога, вырвавшего ее из плена собственных размышлений. Смолкают голоса, и присутствующие поворачивают головы в сторону Хакона, что призывает их подойти ближе. Стоит только ей сделать шаг, как за локоть ее хватает чья-то цепкая рука, и чувствует себя Ренэйст так, словно огромная птица сжимает ее когтистой лапой.

– Удели мне мгновение, Ренэйст, дочь Йорунн, – звучит за спиной тихий голос Хейд. – Я не отниму много времени.

Среди народа Луны не принято называть воина именем матери, но Ренэйст не противится. Медленно кивает она головой, соглашаясь, и смотрит на Хакона, проверяя, заметил ли он, что не торопятся они присоединиться к остальным. Но в их сторону даже не смотрят, и поэтому отходят они чуть дальше, не замечая и осуждающего взгляда Ове. Нехотя оставляет он их вдвоем, не скрывая своего недоверия к островитянке, но не желает становиться свидетелем их разговора.