Близнецы. Завещание сына - Андрей Анисимов

– Трудно Никите Васильевичу отказать. Взял меня за горло, – нарушил паузу Петр.

Он знал, что сейчас бы надо крикнуть старому генералу: «Не волнуйся! Разберемся мы с твоим Колей». Но настоящие слова каменели в горле.

– Все понимаю, Петро, но как же наша работа? Как сыскное бюро? Совмещать у тебя не будет ни времени, ни юридического, да и морального права. Придется бюро закрыть. Сам подумай, на какую работу подписался? Дыхнуть некогда будет. Вот уж Надюху огорчишь.

– Я жене отзвонил. Надя сказала, поступай, как сочтешь нужным, – возразил Ерожин.

– Ну а что она тебе скажет? Девочка тебя любит. Ты ее намного старше. Она на тебя глядит распахнутыми от восторга глазами и уверена, что ты самый умный. А ты мудак, – повторил свой нелестный эпитет Грыжин и плеснул коньяка Ерожину и себе. Петр не ответил. Он молча проследил, как Грыжин с тоской изучил опустевшую бутылку «Ани», упрятал ее под стол, обиженно сопя. – Чего молчишь?

– Бюро закрывать не будем. Ты, батя, станешь директором, Глеба запряжем по первой программе, а я буду вас консультировать… – предложил Ерожин.

– Нет, в директора не пойду. Я в начальниках свое уже отпахал. Считаешь, что парень справится, назначай директором Глеба. Хотя без тебя мы долго не продержимся. Заказчик идет к подполковнику Ерожину, – ответил Грыжин и, вдруг не выдержав, заговорил о главном: – Но больше всего мне обидно, что с сыном ты мне, Петро, не помощник. Чую, беда у Николая. Ты бы раскрутил. Но начальнику отдела по раскрытию убийств на Петровке не до родственников пенсионера Грыжи-на. Ладно, давай по последней, – закончил генерал и поднял свой бокал.

– Ну зачем ты так, Григорьич? Разберемся с Колей. Может, там все не так страшно. Не обязательно он в отпуск, как в бега, ушел. Просто устал мужик. На нем два года большая фирма. Это нагрузка жуткая.

Грыжин, не прикоснувшись к коньяку, поставил бокал на стол, поднялся с кресла и отомкнул сейф.

– Вот, полюбуйся. Просил вскрыть после смерти. Ты в тридцать пять лет завещание писал? О смерти думал? Ты о бабах думал, кобель паршивый, – крутя в руках конверт, выговаривал генерал.

– Я совсем другой человек. Твой Коля представитель нового поколения. Он мыслит трезво, как компьютер. Вот и написал на всякий случай. Теперь самолеты часто падают.

– Нет, Петро, ты мне лапшу на уши не вешай. Староват я для этого блюда. Неспроста Колька мне конверт всучил. Ты должен понять. Дочь я потерял, сына потеряю – мне каюк, – горестно возразил генерал и одним глотком опустошил бокал. Ерожин тоже пригубил коньяк, встал и зашагал по кабинету.

– Хорошо, Григорьич, давай прикинем, что мы имеем на Колю. Завещание – раз. По твоим словам, мой тесть, Аксенов, тоже обеспокоен последней беседой с Николаем. Это два. Однако ведь беспокойство Ивана Вячеславовича возникло из-за дотошности заместителя, расписавшего надолго вперед режим работы фирмы. Так?

– Так.

– И это все факты на сегодняшний день. Но если принять во внимание характер Николая, его педантичность, объяснить такое поведение несложно. Фактически он давно сам руководит фирмой. Управленческие возможности своего генерального оценивает трезво. Аксенов сидит в кресле, как свадебный генерал. Оставшись без зама, Иван Вячеславович вполне способен наломать дров. Этим и объясняется дотошность Николая. Не вижу повода для паники. Если честно, мне не по душе другое. Почему Николай поехал в отпуск один? Почему не взял с собой жену и ребенка? Ты говоришь, что жену и Никитку Коля любит. Но отпуск без семьи в эту схему не пишется. Или твой сын завел себе девчонку…

– Не путай, Петро, божий дар с яичницей. Не суди по… некоторым кобелям, – перебил Грыжин.

– Или решил в одиночку провернуть какое-то рискованное дело, – продолжил Ерожин, пропустив мимо ушей прозрачный намек генерала.

– Тоже не верю. Коле рисковать в одиночку резона нет. Аксенов делает все, что сын сочтет нужным.

– Возможно. Но если предположить, что Николай не захотел рисковать капиталом фирмы, а, соблазнившись на рискованный проект, вложил личные деньги. Что скажешь, батя? Ведь он снял двадцать пять тысяч с фирмы. И мы не знаем, не снял ли он все свои личные сбережения со счета в банке.

Грыжин задумался. Логика в версии Ерожина имелась, и некоторым образом объясняла и внезапный отъезд молодого человека, и двадцать пять тысяч, вынутые им из фирмы, и даже конверт. Но отцовское сердце этой версии противилось.

– Логично, Петро. Но не верю. Я Коля и я знаю, не пойдет он на авантюрные трюки. Слишком рационален.

– Если, честно, Григорьич, я и сам не верю. Но пока фактов мало. Может, распечатаем конверт?

– Не могу, Петро. Понимаешь, мне и самому хотелось. Я раз двадцать этот проклятый конверт из сейфа вынимал. И понял, не могу. Как я Коле потом в глаза посмотрю?! Мы ведь мужики все-таки…

– Понимаю, батя. Обещаю тебе завтра же заняться этим делом.

– Завтра ты приступаешь к службе, – покачал головой генерал.

– Я, Григорьич, найду время. – Подполковник улыбнулся и, обняв старика, начал прощаться.

– Думал, ты у меня заночуешь, – разочарованно протянул Грыжин. – Надьки-то нет, зачем тебе ехать в пустую берлогу?

– Трудный день предстоит. Давно не служил, – объяснил Ерожин. – Хочу подготовиться к встрече с коллективом.

– Ну ни пуха. Если откровенно, я за тебя, Петро, рад. Можешь еще на державу поработать. – И Грыжин подтолкнул младшего друга к двери.

Усевшись в машину, Петр Григорьевич откинулся на подголовник и прикрыл глаза. Ему и самому хотелось остаться у Грыжина, но… Говорить старику успокоительные слова, не разобравшись в деле с сыном, он не мог. Слишком близким человекам стал за эти годы для Ерожина старый генерал.

Подполковник взглянул на часы. Стрелки показывали половину одиннадцатого. Петр Григорьевич завел двигатель и рванул с места. Пять минут назад он еще был уверен, что отправится домой, а покатил совсем в другую сторону.

В шестнадцатиэтажной башне на Лесной Ерожин бывал всего один раз, но, имея феноменальную зрительную память, дом отыскал сразу. Арочный подъезд смотрелся солидно, а стальная массивная дверь с иностранным кодовым замком выглядела и вовсе неприступной. Сыщик не запомнил номера квартиры, но знал, что она находится на пятом этаже справа от лифта.

Пока он раздумывал над способом проникновения в подъезд, дверь резко открылась, едва не стукнув его сталью в лоб. Широкий жест принадлежал высокому молодому господину, который в компании с двумя молодыми людьми и шикарной девицей покидал здание. Все выходившие пребывали навеселе и громко смеялись шутке, сказанной, видно, кем-то из них еще там, внутри. Ерожин понял, что компания возвращается из гостей, и, не теряя времени, боком проник в дом. В холле имелось помещение для консъержа, но комнатушка пустовала. Ерожин вошел в лифт и нажал пятую кнопку.

Дверь в квартиру тоже защищала сталь. Петр Григорьевич позвонил. Реакции не последовало, и он нажал на звонок еще раз. Наконец внутри послышалась возня, и женский голос с тревогой спросил: