Темное дитя - Ольга Фикс

– Да не хочу я избавляться от Тёмы!

– Для чего вам вешать этот кошмар на себя?! Молодая девушка, красавица, умница, с квартирой, с образованием, еврейка по маме…

Он что, меня сватать собрался?!

– Знаете, откровенно говоря, главный мой кошмар – это вы. Или вы немедленно отдаете ключи и мы с вами расходимся по-хорошему, или я обращусь в миштару (в полицию) с заявлением, что вы ко мне пристаете!

Мендель-Хаим потер пальцем переносицу.

– Зачем вы так, Соня? Мы же с вами взрослые люди. Давайте так: вы мне пишете ваш телефон, я позвоню, и мы все обсудим, когда вы успокоитесь.

– Нечего обсуждать. Отец перед смертью просил меня позаботиться о своей квартире и том, что в ней. Иными словами, он поручил мне Тёму. Мне все равно, что она такое. Будь даже я с вами согласна – а я не согласна! – в голову б не пришло обмануть папино доверие.

– Соня, да ведь ваш отец умер! И она убила его!

– Ключи?

Он достал их из кармана и швырнул мне. Улыбнулся, дескать, ничего личного – алаха, шмират нагия (религиозные предписания запрещают прикасаться к лицам противоположного пола). Швырнул нарочно чуть в сторону, как собачонке. Надеялся, небось, что я буду наклоняться, искать, поднимать, а он – стоять, любоваться зрелищем.

Не мог же он знать, что у меня первый юношеский по гандболу.

– Соня, боюсь, вы горько раскаетесь, что сейчас меня не послушались.

– Да пошли вы! – Ключи были у меня, и терпение мое кончилось.

* * *

Чтобы успокоиться, я по дороге домой читала все объявления подряд. Не слишком это мне помогло. Фонари причудливо выхватывали из тьмы вместо извещений о распродажах и приглашений на разные курсы главным образом некрологи.

«Барух даян аэмет (благословен Судия праведный). С глубокой скорбью сообщаем о безвременной кончине нашего дорогого отца, тестя, дедушки и прадедушки Владимира (Зээва), сына Бейлы». «Барух даян аэмет. После тяжелой болезни получил избавление от страданий…» «Барух даян аэмет… Скорбим о потере нашей возлюбленной мамы и бабушки, Ривки бат Леи…», «об утрате дорогого сына и брата, Аарона (Арнольда) бен…» «Семья сидит шиву по адресу…»[5]

Почему столько людей умирает?! В Москве я об этом никогда не задумывалась. Разве вот глянешь иногда в интернет… А здесь все это так и лезет в глаза со всех стен.

Ключ не желал поворачиваться в замке, как я его ни вертела из стороны в сторону. Потом неожиданно замок щелкнул сам собой, хотя ключ по-прежнему торчал, намертво застрявши. От порыва ветра дверь так резко распахнулась, что я чуть не упала от неожиданности. Еле удержалась на ногах, уцепившись за косяк.

В квартире все окна и двери отворены были настежь и ветер гонял по полу фантики, банковские распечатки, целлофановые пакеты, разноцветные страницы, безжалостно вырванные из книг.

– Тёма, зачем ты разорвала «Карлсона»?! А «Сказки» Андерсена зачем?!

При виде царящего вокруг разгрома мне захотелось плакать.

Но жаловаться было некому, равно как и не на кого ругаться. Электрический счетчик аж потрескивал, совершенно сойдя с ума. В плите внезапно вспыхнули все четыре конфорки, пламя от одной взметнулось аж к потолку, но, к счастью, тут же погасло.

– Тём, ну ты что? Можно подумать, я сама его сюда позвала!

Из кухонных кранов хлынула вода, выплескиваясь через край, растекаясь по полу, заливаясь в трещины между плитками.

– Тём, ну перестань! Давай мы с тобой по-человечески поговорим.

С потолка дождем посыпалась штукатурка. Один особо увесистый кус чирканул меня чувствительно по затылку.

Чертыхаясь, я обошла комнаты, заглядывая во все щели и углы. Она ж могла забиться куда угодно!

Тёма обнаружилась в папиной спальне. Она так распласталась там по стене, слившись с тенью от шкафа, что я заметила ее далеко не сразу.

Коснувшись острого плеча, я почувствовала, что она вся дрожит.

– Ну чего ты, ну что?

Судорожные всхлипывания. С трудом выцарапав Тёму из-за шкафа, я подхватила ее на руки, прижала к себе. Несмотря на жару, ладошки и стопы у нее были совсем ледяные. Вдвоем мы забрались на кровать, закутались в одеяло и плед, и я долго гладила ее по вздрагивающей спине, пока всхлипывания не затихли.

Потом я пересела на край кровати, достала сигареты и закурила.

Обычно я при Тёмке не курю – не здорово это, да и пример для ребенка нехороший. Но тут уж мне приспичило, а оставлять ее одну не хотелось.

– Расскажешь мне, в чем дело?

– Он гад! Это из-за него ушла мама! Когда папа умер, все пришли к нам на шиву. И этот со всеми. Все-все тогда к нам пришли. И соседи снизу, и соседи сверху, и другие еще, из дома напротив. И с нашего этажа пришли, не Дани с друзьями, а которые здесь раньше жили, Вольховские, ты их не знаешь. Папины родные из Кфар Сабы приехали. Из ешивы каждый день кто-то приходил. Один раз раввин с женой. Она меня обняла, сказала: «Бедное ты мое дитя!» Конфету мне французскую подарила, кошер на Песах, я потом тебе фантик покажу. Папины друзья из кибуца приезжали, где он сперва жил. И все были вежливые, с мамой здоровались и со мной. Ну, кто нас видел, конечно. Рассказывали, какой был папа хороший. И этот тоже здоровался и рассказывал.

А в последний день, когда все ушли, он тоже сперва как бы со всеми ушел, но потом вернулся. Постучался, мама открыла. Спрашивает: забыли что-нибудь? А он ей: «Нет, это ты здесь чего забыла?! Вали отсюда подобру-поздорову и отродье свое забирай! Ты ему никто, и прав у тебя никаких! У меня ключи, я теперь здесь хозяин».

Мама молчит. Ну он, видно, решил, что она его испугалась. Это мама-то! Вот же он дурак, Соня!

«Что молчишь? – говорит. – Не хочется уходить? Понимаю. А ты меня попроси. Только по-хорошему попроси. Будешь если, – говорит, – со мною поласковей, глядишь, я и передумаю. Глядишь, мы с тобой и поладим».

Тут уж мама не выдержала, расхохоталась. Ну, знаешь, как она умеет.

Он как разорется: «Чё лыбишься?! Смотри, у меня что есть!» И стал ей вслух читать по какой-то бумажке.

– Бумажке?!

– Ну да. Желтая такая и тверденькая. Мама его послушала-послушала и прервала. «Достаточно, – говорит. – У меня от вашего дурного произношения уши закладывает. Хорошо, я уйду. Но девочка в любом случае останется. У нее на это есть все права». Он: «Как это, как это?» – «А так, – мама говорит, – пойдите к своему раву и поинтересуйтесь».

– А потом что было? – Я почему-то была уверена, что к раву Мендель-Хаим не обращался.

– Потом мама собралась и ушла. Сказала, чтоб я никого не боялась, жила себе спокойно и дожидалась тебя. Что ты обязательно приедешь.