В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

– Как не осталось? А Руссильон, а Ля-Рошель, а Руан, наконец? Да сам Париж так называется благодаря знаменитым баням, построенным теми же завоевателями. Слово «париться», думаю, вам переводить не надо?… Фамилии, опять же. Рошфор, Рош-Сегюр, Руссо… Везде монгольские, то есть русские, корни…

– А вот…

Разговор прервался сам собой, когда дядюшка Мишлен приволок охапку новых бутылок. Наклонившись к уху Леплайсана, он громко прошептал, подозрительно косясь на Арталетова:

– Есть фалернское, прямо из Рима…

– Настоящее? – заметно оживился шут. – Не фуфло какое-нибудь паленое, подвального бургундского разлива?

– Обижаете, господин Леплайсан! – очень натурально расстроился кабатчик. – С римскими акцизными печатями, можете сами убедиться…

– Ну тащи…

– По двадцать три денье за амфору, – осторожно уточнил хозяин.

– А чего так дорого? Контрабандный товар?

Дядюшка Мишлен при этих словах перепугался не на шутку.

– Господь с вами, господин Леплайсан, – залебезил он, оглядываясь по сторонам. – Тара-то невозвратная, вот и приходится продавать дороже…

– Врешь ты все, Мишлен. Да ладно, тащи… Когда еще фалернского попробуешь в нынешние времена! – подмигнул шут Арталетову. – Раскошеливайтесь, раскошеливайтесь, сударь, не пожалеете. Оно того стоит…

Получив щепотку тонких, как лепестки, монеток, кабатчик упорхнул к себе, и тут же двое мальчишек, прислуживающих за столами, под завистливые взгляды выпивох приволокли из подвала настоящую античную амфору литров на десять, запотевшую от холода.

– Гляди-ка, не соврал, подлец! – радостно удивился Леплайсан, сковыривая кинжалом с узкого горлышка древней бутыли, выглядевшей, правда, подозрительно новенькой, цветной воск. – Точно, печать акцизного ведомства Остии[15], как доктор прописал! Угощайтесь, дорогой мой д'Арталетт…

– Позвольте, но и Остия, и фалернское… – попробовал вставить слово Жора, но густое ароматное вино мгновенно вышибло из головы остатки сознания, резко сузив поле зрения.

Оно действительно «того стоило»…

В полуяви-полубреду Георгию виделось, будто к столу, гремя котурнами, присаживаются то римский легионер в шлеме с высоким, смахивающим на выкрашенную хной швабру плюмажем, то кочевник в лохматой шубе и малахае, то кто-то непонятный, невеликий росточком, носатый и горбатый… Когда же по столешнице запрыгали, кувыркаясь и играя в чехарду, совсем уже мелкие пришельцы, большинство из которых имело кричаще яркую окраску, словно у китайских резиновых игрушек, преимущественно – ядовито-зеленую, он понял, что пора прекращать банкет.

– Отзынь, гнида! – сообщил он особенно нахальному микрогостю, пытавшемуся, чтобы добраться до вина, наклонить глиняный стаканчик, эквивалентный для такого крохи двухсотлитровой бочке, бесцеремонно отбирая у охальника сосуд. В ответ наглец запустил прямо в голову «шевалье» глиняной же тарелкой, куда угощавшиеся кидали кости и прочие несъедобные объедки. И как только поднял, зараза!

Врезавшись в голову Георгию, миска разлетелась на звонкие осколки, и последнее, что он успел увидеть перед тем, как пол и потолок стремительно поменялись местами, был тот самый зеленый коротышка, кривляющийся и строивший рожки… А впрочем, как знать: может быть, рожки-то у него были свои, так сказать, натуральные?..

Не гадай ты, милый, по монетке,

И орел и решка – все одно,

Ведь судьба-то, друг мой, не конфетка,

Не вернешь в бумажку все равно…

Николай Селенский. «Развилка»

«Куда же меня занесло? – думал Арталетов, лежа на спине и тупо глядя в потолок. Потолок был дощатый и низкий, покрытый плесенью и паутиной. Сверху, должно быть с чердака, то и дело доносился грохот, будто кто-то там разгружал тяжести: кирпич, например, или радиаторы парового отопления. После каждого такого удара на лицо Жоры сыпался мерзейший мусор. – Ремонт в этой конуре затевают, что ли?.. Да и постель жестковата…»

Справа от Георгия вдруг что-то зашевелилось. Он бросил туда настороженный взгляд, хватаясь за эфес шпаги (надо же, успела выработаться привычка!), и обомлел… Рядом, руку протяни, возвышались чьи-то ноги, обтянутые высокими сапогами выше колена, далеко не новыми, порыжевшими от длительной носки и украшенными многочисленными аккуратными латками. Сапоги были со шпорами…

Владельцем и ног и сапог на них оказался не кто иной, как давешний знакомец Георгия, шут Леплайсан, восторженно приветствовавший выбравшегося с преогромным трудом из-под стола на свет Божий «д'Арталетта».

– Ба, да это господин д'Арталетт! А я, признаться, вчера решил, что вам разонравилось мое общество и вы решили уйти по-английски, не прощаясь. Верите ли, остаток ночи и все утро я провел в безутешной тоске по приятному собеседнику…

Весь стол и часть немытого пола рядом были сплошь уставлены свидетельствами «безутешной тоски». Жора уселся на скамью и завороженно уставился на этот натюрморт: представить, что кто-то мог «уговорить» такое количество вина, пусть даже в компании, было немыслимо. Видимо, Леплайсан был истинным энтузиастом своего дела. Начав пересчитывать пустую тару, Георгий сбился на третьем десятке и махнул рукой на это гиблое дело.

– Представляете? – Шут тем временем, виртуозно действуя кинжалом, который, видимо, был у него орудием на все случаи жизни, откупорил очередной сосуд и, разлив бордовую влагу по бокалам, от души грохнул донышком по столешнице. Теперь Арталетову стала понятна причина давешнего шума, принятого им за разгрузку стройматериалов. – Этот каналья, – большой палец Леплайсана через плечо указал на угрюмо драившего стойку кабатчика, физиономию которого, и без того не слишком миловидную, украшал свежий «фингал» под глазом, – отказался принимать назад пустые бутылки, и мне пришлось его уговаривать!.. А как же мне было поступить? – патетически всплеснув руками, воскликнул шут. – Ведь я думал, что вы меня покинули, оставив совершенно без средств… Я же был вынужден изыскивать резервы, наконец! Правда, амфоры из-под фалернского старый жмот все равно взять отказался. «Невозвратная тара…» – передразнил он дядюшку Мишлена.

В доказательство Леплайсан, повергнув собеседника в шок, тут же продемонстрировал ему две абсолютно пустые глиняные емкости, выкатив их ногой из-под скамейки.

– Чтоб вы подавились, выпивохи чертовы! – проворчал кабатчик из-за стойки, негромко, но вполне внятно.

Арталетов не разглядел при первом знакомстве, какого цвета глаза у хозяина, но мог сейчас поклясться всем на свете, что черные, так как подавился он сразу же после слов Мишлена.

Зажав рот ладонью, Георгий вскочил с места и опрометью кинулся вон, провожаемый сочувственными словами Леплайсана:

– Конечно, конечно, шевалье! Облегчить желудок перед обстоятельной трапезой советовал сам великий Гален[16]. А он понимал дело в пищеварении – я лично не раз выпивал и закусывал за одним столом с этим выдающимся человеком. Только не заблудитесь в лесу, здесь водятся волки…