Устремлённая в небо - Брендон Сандерсон

Оба раза я выбрала второй вариант. Все равно до этого же никому не было дела.

К тому моменту, когда я закончила, снаружи послышались чьи-то голоса. Судя по громкому разговору – уборщиков.

Внезапно я почувствовала себя полным ничтожеством. Что мне теперь – закричать и заставить какого-нибудь бедолагу-уборщика вытащить меня отсюда за патлы? Я потерпела поражение. Невозможно выигрывать все бои до единого, и нет ничего позорного в поражении, когда тебя задавили числом. Я перевернула тест и постучала по листку карандашом. Было по-прежнему темно, и я писала при свете аварийного освещения.

Я стала рисовать на обороте листка истребитель в форме буквы «W», и вдруг в моей голове мелькнула одна безумная идея. Ведь когда-то Силы самообороны Непокорных не были официальной армией, они начинали как группка мечтателей, объединенных одной безумной идеей – заставить все это оборудование работать и создать корабли по чертежам, уцелевшим во время вынужденной посадки на этой планете.

Они построили свои собственные корабли.

Дверь отворилась, впустив свет из коридора. Я услышала, как кто-то поставил на пол ведро и два человека стали жаловаться друг другу на то, как сильно намусорили в зале, где проходила вечеринка.

– Я сейчас уйду, – сказала я, заканчивая набросок. Думая. Размышляя. Мечтая.

– А ты чего все еще здесь, малая? – спросил уборщик. – Не захотела на праздник пойти?

– Да как-то особо нечего праздновать.

– Что, неважно тест написала?

– Оказалось, что это не имеет значения, – сказала я и посмотрела на уборщика, но при скудном освещении был виден лишь его темный силуэт в дверях. – А у вас когда-нибудь… у вас появлялось ощущение, что вас заставили стать тем, кто вы есть?

– Нет. Разве что я сам себя заставил.

Я вздохнула. Мать, наверно, жутко волнуется из-за меня. Я встала и побрела в угол, куда ассистент положил мой рюкзак.

– Почему ты так этого хочешь? – спросил уборщик. Действительно ли его голос был мне знаком, или просто показалось? – Профессия пилота очень опасна. Сколько их уже поубивали.

– Больше половины сбивают за первые пять лет, – сказала я. – Но не все погибают. Некоторые катапультируются. Другие совершают вынужденную посадку и остаются в живых.

– Да, я знаю.

Я застыла и хмуро уставилась на фигуру в дверях. Лицо скрывала плотная тень, но на его груди что-то блестело. Медали? Пилотский значок? Я прищурилась и разглядела форму ССН.

Это был не уборщик. Двое других по-прежнему перешучивались где-то в коридоре.

Я выпрямилась. Человек медленно пошел к моему столу, и в аварийном освещении стало видно, что ему уже за пятьдесят и что у него седые жесткие усы. При ходьбе он заметно хромал.

Пилот взял со стола заполненный тест и перелистал его.

– Ну и зачем? – в конце концов спросил он. – Зачем так переживать? В этих тестах никогда не спрашивают главного. Почему ты хочешь быть пилотом?

«Чтобы доказать, на что я способна, и восстановить доброе имя отца». Именно так мне хотелось ответить, но что-то удержало меня. Это были слова отца, которые он время от времени повторял и которые жгли меня изнутри, хотя мысли о мести и искуплении часто заслоняли их.

– Потому что надо стремиться к звездам, – прошептала я.

Пилот хмыкнул.

– Мы называем себя Непокорными, – сказал он. – Это главный девиз нашего народа – никогда не сдаваться. И тем не менее Броня всегда ужасно удивляется, когда кто-нибудь выказывает ей неповиновение. – Он покачал головой, потом вернул тест на место и положил что-то сверху.

– Подождите! – крикнула я, когда он захромал обратно к двери. – Кто вы?

Пилот остановился на пороге. Свет четче обрисовал его лицо – эти усы и глаза, которые казались такими… старыми.

– Я знал твоего отца.

Стоп. Я знала этот голос!

– Барбос? – спросила я. – Это вы! Вы были его напарником!

– В другой жизни, – ответил он. – Послезавтра, в семь утра ровно. Здание F, кабинет С-14. Покажешь значок, тебя пропустят.

Значок? Я обернулась к столу и увидела, что на моем тесте лежит кадетский значок.

Я схватила его.

– Но Броня сказала, что никогда не допустит меня в кабину пилота.

– С Броней я разберусь. Это мой класс. Учеников я набираю сам, и даже она мне не указ. Для этого она слишком важная шишка.

– Слишком важная, чтобы приказывать?

– Военный протокол. Когда ты стоишь настолько высоко, чтобы командовать воздушным флотом в бою, ты со своей высоты не можешь вмешиваться в порядки, которые интендант установил на складе. Потом поймешь. Ты много знаешь, судя по этому тесту, – но не все. Ответ на семнадцатый вопрос неправильный.

– Семнадцатый… – Я быстро перелистала тест. – Про подавляющее численное превосходство?

– Правильный ответ – отступить и ждать подкрепления.

– А вот и нет!

Барбос напрягся, и я быстренько прикусила язык. Не хватало еще спорить с человеком, который только что дал мне кадетский значок!

– Я пущу тебя в небо, – сказал он, – но тебе придется нелегко. И со мной тоже. Иначе это будет несправедливо.

– А кто вообще справедлив?

Он улыбнулся:

– Смерть. Она со всеми обращается одинаково. Ровно в семь. Не опаздывай.

Когда двери лифта открылись, я увидела город, которого не должно было быть.

Все-таки в первую очередь Альта была военной базой и звания города, в общем-то, не заслуживала. И все же лифт выходил на поверхность в добрых двухстах метрах от самой базы, к которой вела дорога, окаймленная магазинами и домами. Настоящий город, населенный упрямыми фермерами, теми, что возделывали полоски земли за стенами.

Когда все вышли, я еще немного задержалась в большой кабине лифта. Мне казалось, что я стою на пороге новой жизни, о которой всегда мечтала. Закинув на плечо рюкзак с одеждой, я так и стояла в какой-то странной нерешительности, все еще чувствуя на лбу прощальный поцелуй матери.

– Правда ведь, это самое прекрасное, что есть на свете? – произнес кто-то сзади.

Я оглянулась. Голос принадлежал девушке примерно моих лет. Она была выше меня, со смуглой кожей и длинными черными кудрями. Я уже видела ее в лифте и обратила тогда внимание на ее кадетский значок. У нее был легкий акцент, который я не смогла определить.

– Мне по-прежнему кажется, что все это не взаправду, – сказала она. – Как думаешь, не могли они над нами так жестоко подшутить?