Мой Дантес - Ольга Кириллова

За беседой время незаметно подобралось к полуночи, и я совсем раскисла. Чувствовалась усталость, да и напряжение последних дней не прошло бесследно. Когда я в очередной раз запуталась в словах, старик решительно стукнул ладонью по столу:

– Все, девонька, разговоры и до завтра обождут. Утро вечера мудренее. Постелю тебе в горнице, а сам тут, на кухоньке, на раскладухе улягусь.

Он направился было в комнату, но на полпути остановился и хлопнул себя по лбу:

– Ох, елки, про друга-то совсем забыл! – И прытко засеменил к выходу.

«Только друга сейчас и не хватало», – тоскливо подумала я, глядя, как дед отворяет дверь и зовет кого-то в темноту.

Послышалось сопение, затем недовольное ворчание, после чего на пороге появилась огромная псина, отдаленно напоминавшая мастью кавказскую овчарку.

– Это – Друг, – представил гостя старик, с трудом удерживая собаку за ошейник. – Он злющий, но тех, кого я сам в дом привожу, никогда не тронет. Ты посиди тихонько, руками не размахивай. Пес тебя обнюхает и отойдет.

С этими словами дед разжал руку. В следующий момент произошло то, что неизменно вызывало шок у окружающих, а для меня стало вполне привычным. Пес повертел мордой, заскулил, улегся на брюхо и пополз ко мне. Добравшись до стула, на котором я сидела, он судорожно вздохнул и положил голову на мои ступни.

Я нагнулась и почесала собаку за ухом, отчего псина перевернулась на спину, подставив мне палевый живот. Старик все это время окаменело стоял на месте, не в силах сказать ни слова. Прошло не менее минуты, пока он пришел в себя и изумленно произнес:

– Это ж какая сила в тебе сидит!

Я неопределенно пожала плечами:

– Меня все собаки почему-то так воспринимают. С детства.

Сказанное было правдой. Я обладала совершенно необъяснимым воздействием на собак. Впервые на данную особенность обратила внимание Софья Матвеевна, привезя меня, пятилетнюю, на дачу к своей подруге – добрейшей адвокатессе бальзаковского возраста.

Показывая весьма обширные владения, дама водила нас по саду, знакомя с достоинствами плодовых деревьев, когда со стороны заброшенного сарая раздался протяжный вой.

– Лизонька, ради Бога! Туда, – наманикюренный палец адвокатессы указал в направлении едва видневшейся среди буйной зелени собачьей будки, – ни шагу! Ни шагу, девочка! Ты меня поняла? Кайзер невообразимо злобен!

Я послушно кивнула. Но стоило адвокатессе с Софьей Матвеевной скрыться из виду, как ноги сами собой понесли меня к жилищу неведомого Кайзера. Им оказался здоровенный лохматый пес, прикованный внушительной цепью к не менее внушительной будке.

Дальнейшее я помню смутно по причине малолетства. Говорят, когда дамы, разобравшись с ужином, не обнаружили меня на полянке и забили тревогу, вышедшая вместе со всеми на поиски ребенка домработница нашла меня именно у собачьего логова.

Глазам же сбежавшихся на крик членам почтенного семейства и их гостей открылась весьма впечатляющая картина: малышка (то бишь я) сидела возле будки, утопив ручонки в густой шерсти пса, и нашептывала ему что-то, в то время как злобный Кайзер самозабвенно слюнявил ухо ребенка (то бишь мое).

Именно с того момента и пошла молва о моем якобы магическом воздействии на собак, постоянно подкреплявшаяся все новыми и новыми фактами из жизни.

Правда, родители не соглашались держать животных в доме после одного весьма печального случая.

В семилетнем возрасте я услышала удивительную историю о собаке по кличке Барри, которая спасала от смерти людей на альпийских перевалах. Рассказ так запал в душу, что я буквально заболела породой, название которой поначалу и выговорить-то не могла. Как всегда, на помощь пришла Софья Матвеевна.

– Эта порода получила свое имя по названию монастыря святого Бернара, – терпеливо объясняла она и произносила по слогам. – Сен-бер-нар.

– Сен-бер-нар, – зачарованно повторяла я.

С этого дня мои родители потеряли покой, потому что каждую фразу их доселе покладистая дочь начинала словами: «Вот если бы у меня был сенбернар…»

Через месяц папа взвыл, а через два сдался, ведь капля, как известно, и камень точит. В общем, на восьмилетие я получила желанного щенка, которого, не задумываясь, назвала в честь далекого легендарного предка – Барри.

Красно-рыжий с белыми отметинами комочек довольно скоро превратился в степенного, по-барски вальяжного пса огромных размеров. Могучий и добродушный, Барри обладал поистине ангельским характером, беспрекословно выполнял все команды и – могу поклясться – понимал человеческую речь.

Он быстро оценил расстановку сил в нашей семье и к каждому нашел свой подход. Со мной он был нежен и осторожен, чувствуя разницу в весовых категориях. С мамой – галантен и вежлив, как истинный джентльмен. А с папой… Папу он уважал, с первого же дня признав за ним право на лидерство.

Барри обожал спать у входной двери. И именно эта привычка дала нам с мамой возможность безошибочно определять настроение возвращающегося с работы хозяина дома.

Пес чувствовал отца за версту. Если он вставал, крутился на месте, вилял пушистым хвостом и вновь укладывался на коврик у порога, значит, папа переступил границу нашего двора, причем, в отличном расположении духа.

Если же Барри, покрутившись, исчезал в моей комнате, то в этот вечер от главы семейства стоило ожидать лишь ворчливых замечаний и недовольства по всяким пустякам. В этом случае я предпочитала ретироваться на территорию Софьи Матвеевны, предусмотрительно захватив с собой пса, благо и Вдова, и жившая у Лебедевых в ту пору болонка Мальта его просто обожали.

Барри знал всех жильцов нашего подъезда и радушно к ним относился. За исключением соседа с нижнего этажа Василия Круглова – сорокапятилетнего угрюмого мужика, который довольно тихо существовал в своей «двушке» вместе с не менее угрюмой женой Еленой.

Кругловы не имели детей, к ним никогда не приходили гости, не приезжали родственники, за их дверью никогда не слышался смех, не звучала музыка. Более того, мало кто знал, какими голосами обладает эта странная семейная пара, так как Кругловы ни с кем не разговаривали, даже не здоровались. Елена проходила мимо соседей молча, опустив глаза. Василий же в знак приветствия чуть заметно кивал головой, что больше походило на нервный тик.

Но однажды Круглов все-таки открыл рот.

Это случилось в начале октября. После вечерней прогулки мы с Барри забежали в лифт, где уже стоял Василий. Пес обнюхал соседа и впервые за свою жизнь недовольно рыкнул. Круглов непроизвольно дернулся и резко поднял руку, запястье которой в ту же секунду исчезло в огромной пасти собаки.

Барри взял его «по месту», как учили на курсах. Но не укусил, а лишь прижал, дабы защитить свою маленькую хозяйку. Еще раз повторюсь, подобным образом мой всегда ласковый и великодушный пес вел себя впервые.