Обманите и сами поверьте в обман - Екатерина Николаевна Ульшина

шкаф, уставленный книгами. Верхняя полка была отведена под мои произведения, которыми она была уже наполовину заполнена.

После публикации мой первый роман достаточно быстро нашел своих читателей, и его небольшой тираж разошелся в очень короткие сроки. Через несколько месяцев после выхода второго тиража книг о голубоглазом детективе мой новый роман уже стучал в двери разных издательств, а после его выхода, со мной заключили договор об издании третьей книги. Я с гордостью осознавал, что вернул себе статус писателя.

Когда я стал зарабатывать письмом достаточно денег, чтобы содержать семью, я ушел из магазина и посвятил все свое время жене, сыну и работе над книгами. Мы переехали в новый дом, где жили такой счастливой и мирной жизнью, о которой когда-то я не мог даже мечтать.

В то утро я сидел в своем кресле и печатал на ноутбуке пятнадцатую главу новой книги. Мои пальцы летали по клавиатуре, пытаясь догнать летящие вперед них мысли, и я настолько увлекся работой, что не заметил, как дверь приоткрылась, и в комнату вошла Лена. За пятнадцать лет она почти не изменилась, разве что морщинки появились в уголках ее глаз. Уже несколько лет она не выступала с балетом, зато стала ведущим хореографом ростовской балетной школы.

– Опять Матвейка свои тетрадки у тебя на столе разбросал, – сложив на груди руки, возмутилась она. – Почему ему нужно делать уроки именно здесь?

– Да ладно, главное, что он вообще их делает, – рассеянно ответил я, подняв на нее мутный взгляд. – Подожди еще полгодика, и мы вообще не сможем его усадить за уроки.

– Но ведь у него есть своя комната, чем она его не устраивает? Ты можешь сказать ему, что тебе мешает этот бардак? – Она вскинула руками.

– Но меня вдохновляет этот бардак, – ответил я и посмотрел на новую главу, рассказывающую о жизни семилетнего мальчика. – Я думаю, ему нравится заниматься со мной, потому что я обычно не замечаю его ошибок. Пусть делает уроки здесь, если так хочет. Я освобожу ему полку для учебников.

Лена неодобрительно покачала головой.

– Сам будешь ходить на собрания, если он будет получать двойки.

Я встал, подошел к ней сзади и обнял.

– Двойки – обязательная часть школьной жизни любого нормального ребенка. Ты только представь, как без них было бы скучно. Да и смысл ходить в школу, если не получать ни одной двойки? А ты только подумай, каково это листать дневник с одними пятерками. Скукотища! Вот уверен, в моем дневнике было много двоек.

Лена недовольно обернулась и, безрезультатно сдерживая улыбку, попыталась строго на меня взглянуть.

– Надеюсь, Матвейка будет умнее своего отца, – усмехнулась она. – Хорошо, пусть занимается здесь, но поговори с ним о том, что к порядку в учебниках нужно относиться серьезнее.

– Ладно… Мы поговорим, но для начала я разберу книги и освобожу ему место, – сказал я, предвкушая просмотр своей небольшой библиотеки, что всегда вызывало у меня детскую радость.

Лена вышла из комнаты, а я немедля приступил к делу, начав с самой верхней полки. Чтобы дотянуться до нее, пришлось залезть на маленький пуфик. Запыленные шесть книг смотрели на меня, и мое разыгравшееся воображение подсказывало, что они улыбались. Я взглянул на корешок своей первой книги, написанной в «новой жизни». Кончики губ дрогнули от воспоминаний о ее написании.

Я попытался достать ее, но не смог дотянуть до верхушки корешка. Я касался книги пальцами, но никак не мог зацепить. Поднялся на носочки. Еще чуть-чуть. Почти дотянулся. Еще совсем капельку. Я подпрыгнул и ухватился сразу за две книги.

Не рассчитав расстояние, я неудачно приземлился на край пуфика, тот выскользнул из-под моих ног, а я вместе с книгами повалился на пол. Оставшиеся четыре книги теперь угрожающе нависали надо мной, опасно балансируя на краю книжной полки.

И хотя я чувствовал себя неуклюжим дураком и смеялся со своего нелепого падения, у меня сильно кружилась голова, из-за чего было трудно подняться на ноги. Четыре написанных мной романа сверху молчаливо наблюдали за моими попытками встать, пока перевернувшись на бок, я не задел шкаф ногой. Она книга с глухим хлопком упала на пол. Резко вскинув голову, я увидел, как три остальные стремительно летели вниз вслед за первой. Это было последнее, что я видел перед тем, как отключился, потому что злополучная книга о детективе сильным ударом угодила мне прямо в голову, от чего из глаз посыпались искры.

– Что тут произошло? Саша! Ты слышишь меня? – причитал взволнованный голос, а чьи-то ладони били меня по щекам.

Я открыл глаза и судорожно вздохнул. Голова закружилась, а по коже побежали мурашки, когда я увидел испуганное и такое родное лицо маленькой девочки.

На серых кошачьих глазках блестели жемчужины слез, а тонкие ручки в последний раз обнимали меня перед двадцатилетним расставанием. Стоявшие позади Леночки ребята грустно махали вслед, когда высокая женщина в серой шерстяной юбке в пол повела меня и еще нескольких человек из детского дома в автобус, готовый отвезти нас в Воронеж.

Первый завтрак перемешанный со слезами в новом приюте, длинный семилетний мальчик, отнимающий у меня школьную поделку, толпа двенадцатилетних пацанов, пинающих меня после уроков лишь за то, что я не ходил с ними курить, гогот подростков, нашедших под моим матрасом блокнот с первыми стихотворениями и рассказами, воспитатели, вечно твердившие, что я должен перестать «витать в облаках» и получить специальность, которая будет меня кормить, чувство безысходности, охватившее меня, когда я получил диплом инженера-механика, жаркий день в Ростове, долгожданная встреча с дорогими мне людьми и эгоистичная, самолюбивая ложь, изреченная мной в тот вечер, который должен был запомниться навсегда, но был полностью стерт из памяти моим собственным обманом.

Воспоминания вихрем завертелись в голове, с каждым мгновением я все больше осознавал, что произошло, и с каждой секундой мои глаза расширялись все больше и больше. Словно помешанный, я схватил Лену за руку, рывком сел, и горький крик вырвался из моей груди:

– Я врал! Леночка, все это время я тебе врал! Тебе и другим… Прости, Леночка, сможешь ли ты меня когда-либо простить?.. – Я так сжал ее руку, что у меня побелели костяшки пальцев, но она, казалось, не чувствовала боли.

– Что?.. Что ты сказал? – прошептала она. – Как ты сейчас меня назвал? – Она тяжело дышала, а серые глаза впивались в меня взглядом, как будто пытались проникнуть в мое сознание и прочитать мысли.

– Леночка. Я назвал тебя Леночкой, ведь так я тебя называл в детстве, – севшим голосом проговорил я. Мое сердце было готово выпрыгнуть