Мемуары рядового инквизитора. Господин королевский некромант - Галина Львовна Романова

закрывали ворота, дневная стража сменялась ночной, последние обыватели спешили по домам. Еще немного – и с башни на городской площади прогремит колокол, знаменуя час, когда надо тушить огни.

И колокол прогремел. Сам по себе.

Удивленный звонарь, который только-только подошел к запертой двери, вскинул голову, вслушиваясь в мерный звон. Что там происходит? Какой-то шутник забрался на башню? Но как? Либо по стене, либо воспользовался ратушей, которая к башне примыкала. И кто…

Послышались удивленные восклицания. Отбежав на несколько шагов, звонарь вскинул голову и ахнул – с этой точки в вечерних сумерках было заметно, что колокол раскачивается сам по себе, все ускоряя и ускоряя темп, пока звон не превратился в неистовый набат, как в случай пожара или прихода врагов.

Услышавшие этот перезвон, люди выскакивали из домов. Некоторые – уже хватая топоры, дубины и фальшионы. Кто-то вооружался цепом, молотом, просто палкой – всем, что обычно хватают люди, когда на город нападают враги. Выбегая на улицы, горожане спрашивали друг у друга, что происходит.

Про сигнал к тушению огней все забыли, кинувшись кто куда. Одни поспешили к ратуше, чтобы лорд-хранитель городка объяснил, что происходит, а другие бросились к крепостным стенам.

Эти-то, успевшие добежать до стен, первыми и встретили незваных гостей.

Ураганный ветер ударил в стену так, что двое-трое стражников не удержались на ногах, чудом не свалившись со стены. У одного из них из руки при падении впал факел и рухнул прямиком на груду сена, предназначенного для кормления пары лошадей. Огонь занялся не сразу, но когда наконец разгорелся, в ночном небе перед изумленными людьми предстало невероятное зрелище.

К тому моменту многие заметили, что набатный гул постепенно изменил тональность, превратившись в раскатистый дробный грохот, чем-то похожий на грохот камнепада, вот только камни как будто скатывались по листу кованого металла. Он постепенно нарастал, становясь таким громким, что больно было ушам. Многие стражники и большинство добежавших до стены горожан упали на колени, закрывая уши руками и чуть не плача от боли. Те же, кто смог устоять на ногах, вытаращив глаза, смотрели на несущуюся по воздуху кавалькаду всадников.

Смотрел на них и послушник Томас. Выбежав на ступени храма, прижав кулаки к груди, он со слезами восторга и зависти взирал на Дикую Охоту, а потом сорвался с места с отчаянным криком:

- Меня! Возьмите меня!

Кто-то из братьев-«смертников», выскочивших из келий при грохоте и топоте, заметил безумца и бросился наперерез, выкрикивая его имя пополам со словами молитвы, но Томас оказался неожиданно проворным, словно все детство и юность провел в тренировочном зале или на плацу, совершенствуясь в воинских искусствах. Он с легкостью обогнул двоих, стремительным тычком сбил с ног и перескочил через упавшего третьего, у четвертого, успевшего подхватить лопату, выбил оружие из руки и приласкал собрата по темечку, после чего устремился по дорожке к выходу с кладбища, громко зовя:

- Ко мне!

Бросившиеся было за ним по пятам остальные «смертники» в удивлении остановились, пятясь. В могилах, мимо которых пробегал отступник, начинала шевелиться земля. Разворачивая дерн и опрокидывая плиты с выбитыми на них именами, из могил полезли полуразложившиеся трупы. Разупокоивание охватило кладбище волной – клин постепенно расширялся, охватывая все новые и новые могилы. Относительно свежие тела, захороненные не больше месяца назад, выкарабкивались споро и, волоча саваны, ковыляли к ограде. Те, чьи останки были больше тронуты тлением, лишь шевелились и копошились в земле, порой хватая за ноги тех людей, кто оказывался рядом. Их прикосновение оказывалось неожиданно горячим, да и сильным настолько, что несколько монахов, чьи лодыжки оказались стиснуты в костяных захватах, упали наземь, закричав от боли. В упавших вцеплялись новые и новые костяки, и люди начинали кататься по земле, завывая, визжа и в тщетной попытки спастись, разрывая на себе рясы и чуть ли не вгрызаясь в собственную плоть, как попавшая в капкан лиса грызет себе лапу. Те, кто кидался на помощь собратьям, тоже оказывались в ловушке, так что, пока уцелевшие «смертники» - почему-то не всем хотелось поскорее умереть и соединиться со своей госпожой – отступили, спасая свои жизни, больше половины их уже оказались захвачены костяками. Жуткие крики боли умиравших смешивались с грохотом копыт несущейся по небу Дикой Охоты и криками Томаса:

- Я! Вот он, я! Возьмите меня!

Вырвавшись за пределы кладбища, не замечая спешащих по пятам восставших покойников, он кинулся в ночь, спеша догнать Дикую Охоту, и не поверил своим глазам, когда один из скакавших последними всадников – по виду, просто рыцарь в весьма скромных доспехах – вдруг придержал коня. Глухой шлем со смотровой щелью, из которой бил призрачный свет, медленно повернулся в его сторону. Глухо и невнятно прозвучал низкий раскатистый голос.

- Да! – Томас чуть не сорвался на визг. – Да, я хочу! Я…

Всадник медленно, словно погруженный в кисель, опустил копье, направив наконечник в сторону послушника. Заостренное острие пылало, обдавая жаром.

Не колеблясь ни минуты, Томас сомкнул на нем пальцы, ощутив жар и боль.

Последним, что он услышал, был женский смех.

Дикая Охота промчалась по городку, оставив после себя распотрошенное кладбище, обгоревшую крепостную стену и несколько десятков погибших. Одни – в основном стражники – погибли на пожаре, когда загорелась караулка и ворота. Другие были задавлены и затоптаны испуганной толпой, а еще несколько пропали без вести. В их числе оказался и послушник Томас, но о нем пятеро чудом уцелевших монахов-«смертников» не вспоминали и особенно не горевали.

По обычаю, полководец, приведший войско к победе, молится дважды – начиная дело и завершая его. Первый раз – прося даровать победу и второй раз – благодаря за щедрый дар… или вымаливая прощение за то, что оказался недостоин его.

Маленькая часовенка отыскалась на окраине городка, в полуверсте от огородов предместья. Вокруг раскинулось кладбище, по-осеннему грустное и словно вылинявшее. Многие домовины, отмечавшие могилы, успели покоситься или вовсе провалиться, тропинки зарастали сорной травой, птицы и мелкие зверьки растаскивали подношения, букетики цветов, что приносили вдовы и оставшиеся вековухами девушки, давно превратились в труху. Лишь несколько относительно свежих могил виднелось с краю. Но скоро все должно измениться – после битвы осталось немало местных жителей, а также пришедших сюда воинов, для которых этот красноватый суглинок станет последним приютом. Для кого-то выроют братские могилы, кому-то судьба лечь под бочок к своему бабке или деду, а то и отцу с матерью.