Нежность Аксель - Франсуаза Бурден

— Мне кажется, нам пора уходить, — решительно сказал Ксавье.

Отец раздраженно отмахнулся, будто хотел заставить его замолчать, и не соизволил прервать свою речь.

— Выпейте еще кофе, — предложила Аксель.

Сначала Ксавье налил ей, потом наполнил свою чашку и присел рядом.

— Вы занимаетесь необычным для женщины делом, — любезно сказал он.

Она слишком устала, чтобы сдержать смех.

— Вы даже не представляете, сколько женщин в конном спорте! Среди них есть и тренеры. Ни в коем случае нельзя говорить «тренерши», это напомнило бы о заведениях со стриптизом!

Улыбка нескоро появилась на лице Ксавье — он явно не сразу понял юмор Аксель.

— А вы, — спросила она, — чем хорошим вы занимаетесь?

Жан Стауб был одним из столпов фармацевтической промышленности, и это позволяло предполагать, что его сын пойдет проторенным путем.

— Я основал небольшую компьютерную контору, — вопреки ожиданиям ответил он. — Мы создаем программное обеспечение и все в таком роде.

— Это интересно?

— Захватывающе!

— Но не очень рентабельно, — вставил Жан Стауб. И тут же продолжил беседу с Бенедиктом.

— Отец может вести сразу три разговора, — насмешливо произнес Ксавье. Он поднялся и обратился к матери: — Наши хозяева устали, и, думаю, им очень рано вставать.

В ярости оттого, что его перебили, Жан пронзил сына взглядом, но, поскольку ни Бенедикт, ни Аксель не протестовали, тоже встал.

— Моих лошадей доставят на будущей неделе, — объявил он. — Вас предупредят заранее.

Прощание происходило у подъезда, но Констан прошел до ворот, чтобы закрыть их за выехавшей машиной.

— Они такие неприятные… — прошептала Аксель, стоя за коляской Бена.

— Это поведение нуворишей, они все похожи. Но зачастую именно они покупают чистокровных лошадей, помни об этом… — Бенедикт взял руку Аксель и горячо пожал ее. — Ужин удался, поздравь Габи.

Привилегией его возраста было то, что он единственный из всей семьи называл госпожу Маршан уменьшительным от Габриель именем. В качестве исключения он принимал ее помощь в том, что касалось глубоко интимного, о чем он не мог попросить никого другого.

— Спокойной ночи, моя взрослая!

Он въехал в дом. Ночь была теплой, очень светлой из- за полнолуния, и Аксель спустилась по ступенькам навстречу Констану.

— Все надежно закрыто, — сказал он.

Каждый вечер он совершал небольшой обход и, помимо висячего замка на воротах, проверял дверь каждого стойла. Когда Аксель вспоминала, сколько стоят лошади в их конюшне, то порой поднималась среди ночи, чтобы убедиться, что Констан ни о чем не забыл. Много раз она делилась с Беном своими опасениями, удивляясь, что такая огромная ответственность возложена на плечи Констана.

«Он не идиот, — постоянно повторял дед. — Он наивен, простодушен, все, что хочешь, но в состоянии задвинуть засов и повернуть ключ!»

На другой стороне улицы в большом дворе в оборудованных над стойлами комнатах спали ученики — шестнадцать юношей и шесть девушек, и предполагалось, что они обеспечивают охрану конюшни. Среди них было трое-четверо, которым действительно можно было вполне доверять и которые в случае возникновения проблемы смогли бы отреагировать должным образом.

— Как поживает Дуг? — спросил Констан.

Как бы там ни было, но он обладал хорошей памятью, раз помнил, что Аксель должна была сегодня обедать с братом.

— У него все нормально, но, как всегда, обед закончился ссорой.

— Он несчастен из-за того, что больше не живет с нами?

Вопрос был исполнен нежности, и Аксель задумалась, что ответить.

— Не знаю, хотел бы он сейчас жить с нами. Думаю, он не воспринимает Бена и, соответственно, всех нас. С другой стороны, ему бы хотелось быть здесь, я уверена в этом.

Здесь, на месте Аксель? Он был еще моложе и внушал еще меньше доверия. Занятия с лошадьми его не интересовали, да он и не знал, как это делается. Кроме того — и об этом Бен неоднократно говорил в начале его карьеры наездника — он обладал возмутительной привычкой завязывать приятельские отношения со всеми подряд, включая только что появившегося в конюшне ученика, что лишало его всякого авторитета.

— Он говорил тебе о заводе? — настаивал Констан. — Как-то раз, когда я встретил его в городе, он сказал мне об этом…

Констан любил Дугласа. Он любил и Аксель, и своего отца, и своего дядю, и даже племянницу Кэтлин. Он не выделял кого-то среди Монтгомери — это была его семья, он никого не исключал.

— Каковы познания Дуга в деле разведения лошадей? — ограничилась она вопросом. — Что он знает о происхождении, о лидерах, о родстве по отцовской линии, о потомстве? Разве ты когда-нибудь видел, чтобы он вел жеребца-производителя на случку или присутствовал, когда жеребится кобыла? Если бы он хотел заниматься разведением лошадей, то мог бы и поучиться, или нет? Да он умер бы от скуки в Саффолке или, чтобы развлечься, проводил все время в пабе!

Она всего лишь повторяла доводы Бена, и они были полны здравого смысла. Однако следовало найти решение проблемы Дугласа, нельзя было оставлять его «гнить в крысиной дыре».

Вернувшись и заперев дверь, они пожелали друг другу спокойной ночи и направились каждый к своей лестнице. В доме их было три: две вели из холла, а последняя — винтовая — находилась в кабинете. Посетителям с первого раза было просто невозможно разобраться в расположении помещений. Неоднократно перестраивавшееся еще до приобретения его Гасом, со временем строение претерпело многочисленные более или менее удачные изменения. Но большой эркер был в гостиной изначально, как и квадратная башня над левым крылом. В этой башне Гас устроил кабинет, в котором принимал владельцев лошадей. Винтовая лестница появилась позже, когда Гасу понадобилось хранить все бумаги в верхней комнате. Потом он решил пристроить величественный подъезд и заодно расширить вестибюль. Незадолго до смерти он начал строительство правого крыла, под предлогом придания фасаду более гармоничного вида. Работы затянулись и в конечном итоге завершились только после несчастья с Бенедиктом, когда возникла необходимость перевести его на первый этаж.

В настоящее время в доме было шесть спален, из которых заняты были только три. Спальня Аксель находилась возле архивной комнаты, где поставили видеосистему, чтобы после скачек просматривать отснятый материал и обсуждать его с пансионерами. Спальня Констана располагалась в другом конце этажа, прямо над спальней Бенедикта.

Из окон Аксель с одной стороны была видна опушка леса, с другой — несколько стойл. Наклонившись, она могла разглядеть почти весь их ряд и когда в летние ночи оставляла окна открытыми, то отчетливо слышала цокот копыт, фырканье и храпение лошадей, хруст свежей соломы. Иногда у нее возникало ощущение, что она одна во всем мире, таким большим был дом с его закоулками и коридорами. Но она не испытывала ни малейшего страха, передвигаясь в темноте, если ночью приходилось спуститься за бутылкой воды. Она здесь родилась, выросла, знала каждую паркетину, знала, какая дверь скрипит и как пройти, чтобы не наткнуться на мебель. Единственным, за что она переживала, были чистокровные скакуны во дворе. В них были вложены такие деньги, что иногда при мысли об этом у нее кружилась голова. Она с удовольствием держала бы во дворе двух-трех злых собак, но Бенедикт, категорически не желая видеть псов среди лошадей, смеялся над ее страхами и советовал спать спокойно. «Они застрахованы, Аксель! За это достаточно заплачено, разве нет?» Ее дед принадлежал к другому времени, руководствовался собственной шкалой ценностей и, возможно, недооценивал опасностей современного мира.