Возвращаясь к себе - Елена Катасонова

— А как же новости? — тревожится Лена.

Но Костя, похоже, продумал все.

— Для новостей имеется радио, — ни на минуту не задумывается он. — Слушаешь и делаешь что-то — например, собираешься в школу или там в магазин. Радио жизнь не останавливает, «картинка» же деспотична: претендует, чтобы на нее смотрели!

— Но есть аналитические программы, — не сдается Лена.

— Да нет там никакого анализа! — в возмущении разворачивается к ней Костя. — Есть едва прикрытая пропаганда! И кстати, нет ничего такого, чего бы ты не понял сам.

— Ну, не знаю… — тянет Лена.

— Слишком радикально, — поддерживает ее Дима.

— Так ты против? — возмущается Костя.

— Тихо, тихо, я — за, — смеется Дима. — Хотя бы потому, что я этот ваш телик и так не смотрю. Почти.

— И я, — подхватывает Лена.

И здесь они заодно!

— В таком случае, — склоняется к ней Костя, — позвольте вас пригласить.

Слава уже включил музыку. Лена с Костей покачиваются в медленном танце, Дима галантно приглашает Настю. И все время, пока обе пары танцуют, Лена чувствует на себе Димин взгляд — он смотрит на нее и задумчиво улыбается. О чем он думает? А может, сочиняет стихи и его улыбка не имеет к ней отношения?

Незаметно пролетает ночь. На рассвете все начинают прощаться, с трудом умещаясь в тесной передней старой пятиэтажки.

— Очень рад знакомству, — склоняется к Лениной руке Костя.

— Я тоже, — отвечает она.

На улице белоснежно и тихо. В троллейбусе — никого.

— Обязательно провожу, — настаивает Дима.

— Но это же край света, — убеждает его Лена.

— Все равно!

Они чуть не ссорятся.

— Ты просто не представляешь, как далеко я живу.

— Еще как представляю. — Дима поворачивает Лену к себе, смотрит на нее очень серьезно. — Ты разве не понимаешь? Мне не хочется с тобой расставаться, вот в чем дело.

— Рано или поздно придется, — улыбается Лена.

— Тогда лучше поздно! — прижимает ее к себе Дима.

— А ты не замерзнешь? — сдается Лена.

— Ни в жизнь!

Через всю Москву едут они к ее дому. Дима читает стихи — свои и чужие, — Лена рассказывает о колледже, юных учениках, для которых она — представляешь? — преподаватель, говорит даже о маме. Ей вообще хочется, чтобы Дима знал о ней все; как-то сразу, вдруг, она понимает, как сильно о нем соскучилась — с тех давних прогулок у моря.

— Вот и мой дом.

— Нет, — качает головой Дима. — Провожу до самой квартиры. Не пущу тебя одну в лифт.

— Насмотрелся криминальной хроники? — подначивает его Лена. — Вот оно, пагубное влияние телевидения!

— Знание — сила, — смущенно оправдывается Дима. — Нельзя так уж все отрицать! Одно дело — идиотские сериалы, другое — серьезная информация.

— Ага, — ловит его на слове Лена. — Значит, все-таки краем глаза будешь поглядывать? Ах ты клятвопреступник!

— Так ведь родители смотрят, — смеется Дима. — Хочу, не хочу, все равно что-то услышу. А Костька — известный, патентованный экстремист.

Мелькают на табло огни этажей — с самого верха спускается лифт. Из лифта вываливается огромный детина.

— О-о-о, старая знакомая! С Новым годом! Пушистая шапка, золотые коронки, весело блестят плутоватые, с прожилочками, глаза.

— С Новым годом, — в два голоса отвечают Лена с Димой.

— Ага, послушалась, — подмигивает Лене детина и объясняет Диме: — Говорил же я вашей девушке: «Одной в лифте ездить небезопасно». Теперь я спокоен: девушка под надежной охраной.

Да, вот так! Она теперь не одна. «Вашей девушке…» Господи, какой он славный!

— Вы встречали здесь Новый год? — спрашивает Лена, просто чтобы что-то сказать.

— Ну! — отвечает Ленин знакомый, неожиданно пошатнувшись и хватаясь за стену. — Ни-ни, — дважды икнув, водит он пальцем у самого носа Лены. — Ничего такого, умоляю, не думайте. Слегка подшофе, но не более. С Новым годом и с новым счастьем, подруга!

— Вас также.

Закрываются дверцы лифта.

— Седьмой.

Дима нажимает кнопку и все время, пока едет лифт, торопливо, безостановочно целует Лену. На седьмом, загораживая телом выход, не дает ей выйти.

— Нам выше.

— Сумасшедший, — успевает сказать Лена, и снова ей закрывают рот поцелуем.

Так катаются они вверх-вниз, пока кто-то на первом этаже не начинает барабанить кулаком в железную дверь. Грохот эхом разносится по всему дому, подкрепляется негодующим воплем — слов не слышно, но интонация впечатляет.

— Все, приехали, — вздыхает Дима и выходит вместе с Леной из лифта. — Спущусь пешком, а то еще накостыляют по шее.

Лена смеется.

— Так бы тебе и надо! Вот моя дверь.

— Сегодня, естественно, отсыпаемся, — решает за них двоих Дима. — Значит, увидимся завтра?

— Тебе-то хорошо, а у меня зимняя сессия, — напоминает Лена. — Пятого — первый экзамен. Так что до шестого я — аут.

— Подумаешь, сессия, — самолюбиво фыркает Дима. — Звонить-то хоть можно?

— Конечно, можно, — торопливо соглашается Лена. — У меня теперь есть мобильник. Запишешь номер на всякий случай?

— Еще бы! Давай, говори.

Дима расстегивает куртку, вытаскивает мобильник, висящий на шее, нажимая поочередно кнопки, заносит в память номер Лены, сообщает ей свой.

— Входящие — бесплатно, — напоминает он. — Так что звони, не стесняйся. Ну все, побежал.

Грохоча тяжелыми шнурованными ботинками, Дима бежит вниз по лестнице. Пробежав пролет, останавливается, задрав голову, смотрит на Лену.

— Это самый мой счастливый Новый год, — говорит он негромко, но слова звучат отчетливо, гулко в замкнутом узком пространстве. — Слышишь, Ленча, самый счастливый!

Лена, улыбаясь, кивает.

— И мой, — отвечает она.

Гонимы вешними лучами,

С окрестных гор уже снега

Сбежали мутными ручьями

На потопленные луга…

Здесь, за городом, в середине марта яркое солнце и снег, не то что в центре Москвы.

— Март — лыжный месяц, — говорит Дима. — Еще хороший снег, но уже не холодно. А какое солнце!

Он стоит, опираясь на лыжные палки, и ждет Лену. Его темпа она не выдерживает, да он и не претендует. Несется по скользкой лыжне — только красная шапочка мелькает среди влажных и голых красноватых стволов сосен, — потом терпеливо поджидает Лену.