Десятая невеста - Анна Корвин

отправилась помогать остальным готовиться к представлению и заодно глазела на город. Как по мне, был он мрачноват. Дома не особо новые и опрятные, в основном из темно-серого камня, либо же потемневшего дерева. Улицы кривые, где мощеные, где-то нет. Не то чтоб плохо было тут или ещё что, но как-то невесело. Высоко в горах над городом темнел замок, строго взирая на долину огненным глазом – единственным окном, в котором горел свет.

   Представляли мы, когда уже стемнело. Разожгли пламя в больших железных мисах, понаставили, кроме того, целый лес факелов, и началось. Тут и в самом деле было поживее, нежели в прочем Семигорье, но все-таки публики собралось немного. В Салисе, скажем, скопилась целая толпа. А тут оказалось как-то реденько. Народ расселся на скамьях перед подмостками, а в серединке освободили место для трона местного правителя – графа Роланда. Трон был высокий и просторный, весь его выложили богато расшитыми подушками, и на ентом седалище развалился граф – как оказалось, вьюнош приблизительно моего возраста. Бледный, худосочный, только рот алый, будто у девицы, зенки же светятся в темноте, как у кота. Представление граф Роланд смотрел вроде бы с интересом, но стоило мне появиться, кривился и морду воротил, будто подсунули ему кислый овощ заморский лимон. Должно быть, девка-душегубка моя ему не по нраву пришлась. Ну а то. Будь я на его месте, я бы тоже расстроилась. Она этих графьев резала, не считая. А ну как все закончатся и она до Роланда доберется? Хочешь не хочешь, а призадумаешься.

   Впрочем, граф Роланд от души похлопал вместе со всеми, а потом пригласил честную компанию на обед в местный кабак – отметить завершение показа двести четвертой части. Михорка шепнул, что Роланд смотрит представление с большим интересом и после всегда угощает лицедеев. Он, добавил Михорка, вроде бы сам мечтает стать сочинителем и при случае совещается с Михоркой насчет удачных строк.

   Раскланявшись со зрителями, мы под предводительством Роланда всей гурьбой повалили в кабак, где уже приготовили угощенье. Длинные столы, укрытые расшитыми скатертями, ломились от всяческих яств. Тут была и птица дикая и домашняя, с яблоками, грушами и сливами запеченная. И каши разнообразные с лучком, салом и всякой другою поджаркою. И намазка из гусиной печенки. И хлебы серые и белые, пышные и горячие. Свинина, говядина жареная, тушеная, с репою, брюквой и зеленью. И ещё много всего – знай угощайся, живот набивай. И кабак-то был славный – сложен из крепких бревен, по стенам связки лука висят, лавки покрыты узорчатыми ткаными ковриками, огонь полыхает в очаге. Славно после долгого дня и дороги отдохнуть в таком месте! С актерами я успела сдружиться и рада была вместе попраздновать.

   Мы, недолго думая, принялись за угощенье, граф же ни к чему не притрагивался и знай себе порхал от одного актера к другому, будто бабочка с цветка на цветок. К этому присядет лясы поточит, у того спросит, как попутешествовали, с третьим семью да деток обсудит. И ко мне подсел – подкрался неслышно, будто зверь. Я как раз капусту тушеную наворачивала с копченостями и ни о чем другом думать не думала. И тут ни с того ни с сего прямо над моим ухом:

   - Откуда ты, прелестное дитя?

   Я от такой внезапности поперхнулась, аж капуста разлетелась во все стороны. Прокашлявшись, говорю, мол, из Белолесья. Но ты меня уж больше так не пугай, ваше графство, а то глядишь, в другой раз костью подавлюсь, так легко уже не отделаюсь. А он мне: ну что ты, какое графство, зови меня просто Роланд. И вьется ужом: я, мол, таких лебедушек в наших краях отродясь не видывал, это как же тебя к нам занесло?

   Я, признаться, от тепла да от сытости разомлела, а он поближе подсаживается и дальше свою линию гнет: не желаешь ли, говорит, прекрасная дева, проследовать в мой замок. Живу один, как сыч, и до того мне порою бывает тоскливо – а затем ресницами этак взмахнул, и давай в мою сторону взоры огненные метать.

   Я говорю, очень ваше приглашение мне приятное, да только никак не могу, завтра вставать спозаранку.

   Какая жалость, молвит Роланд, и снова очи в стол. А у меня такая богатая коллекция (собрание, то есть) старинного белолесского оружия.

   И ведь крепка я, а знал, чем девку пронять, подлец.

   Я, невольно от него заразившись, тоже глазами вот эдак повела и говорю:

   - Ну разве что совсем ненадолго.

   Направились мы к выходу, и тут ко мне подскочила одна из актерок и давай нашептывать: не ходи, мол, с ним и все такое. Я, вся в думах о старинном белолесском оружии, решила, что это она от зависти, и довольно бойко ее отбрила. Конечно, завидки ее взяли. Вон какое ко мне внимание, а не нее хоть бы взглянул.

   Забегая вперед, я вас, девки, упрежу, чтоб не попались вы в ту же ловушку. Коли окажетесь во Мраниче и станет к вам граф клинья подбивать, соблазняя белолесским оружием – не ведитесь. Враки это все. Нет у него оружия. Ни копья, ни булавы, ни самого что ни на есть завалящего топорика.

   Во дворе ждала карета – повозка крытая с большими колесами, запряженная четверкой лошадей. Была она черная, и лошади тоже. Мы погрузились и поехали. Роланд сел и разом стал какой-то скучный. Отвернулся, ни слова не говорит, знай в окно таращится, хотя по темному времени там и не разглядеть ничего. Я не стала приставать, может, несварение у человека, недаром же он ни крошки в рот не взял. На его месте я б тоже загрустила. Меня когда пучит или, допустим, изжога, я тоже сама не своя. Так и ехали в тишине. Дорога была так себе: сразу понятно, что в гору взяли, да ещё изрядно потряхивало – один раз так сильно, что Роланда на меня кинуло. Прижался ко мне, вдавил в стенку, и сразу отпрянул: прошу, мол, прощенья. Глаза меж тем горят, а сам холодный. Думаю, точно, нездоровится ему, и осторожно так спрашиваю:

   - Может, все-таки не поедем в гости? Ты будто бы не в себе.

   Он смотрит так со значением и тихонечко говорит:

   - Ты тоже это чувствуешь?

   Тут нас опять тряхнуло, и теперь уже я к нему прижалась. Он меня придержал легонечко, прежде чем