Чужое сердце - Ирина Градова

В глазах Шилова заплясали веселые искорки. Я обрадовалась этому. В последнее время Олег выглядел измученным, и я даже опасалась, что его физическое здоровье ухудшилось из-за тяжелой ситуации в отделении. Его глаза были тем, во что я влюбилась, как говорится, с первого взгляда. Необычного серо-зеленого цвета с карими крапинками, они отражали каждую перемену в его настроении. В отличие от Лицкявичуса, чей взгляд всегда оставался непроницаемым, несмотря на то, что глаза у него очень светлые и прозрачные. До встречи с главой ОМР я считала, что непроницаемость взгляда – удел людей вроде меня. Мои глаза черны, как южная ночь, и они ни при каких обстоятельствах не меняют своего цвета... Вот я и поймала ту мысль, которая ускользала от меня столь долгое время!

– Шилов, а какие глаза у твоих родителей? – спросила я, и Олег от неожиданности едва не подавился пирожком с рисом.

– Что значит – какие? – откашлявшись, переспросил он.

– Ну, какого цвета?

Он на мгновение задумался.

– У мамы – как у меня, по-моему, а у отца... Да, у отца голубые глаза, а что? Странные вопросы ты задаешь, Агния, с тобой не соскучишься!

Мой мозг в бешеном темпе обрабатывал его ответ. Я еще не знала, может ли мое открытие иметь какое-то значение, но один факт показался мне немного необычным: оба Лавровских являлись обладателями красивых карих глаз, а вот глаза их сына были светло-серыми.

* * *

На улице шел сильный дождь. Был как раз один из таких дней, которые заставляют меня вспомнить о том, почему я не люблю Питер: встаешь рано утром, вокруг кромешная тьма, а за окном – настоящее светопреставление. Крупные капли тяжело барабанят по карнизам, дует ветер, при котором использование зонта кажется делом совершенно бесполезным, а деревья с неумолимо желтеющими листьями, такими зелеными и сочными еще две недели назад, трещат и гнутся.

С тех пор, как я познакомилась с Лавровскими, прошло около месяца, и все было тихо. И вот вчера вечером позвонила Вика и сказала, что случай с Толиком, возможно, имеет продолжение: в детскую больницу Зеленогорска доставили ребенка с отсутствующей правой почкой. Завтра с утра мне надлежало отправиться туда. Сопровождать меня вызвался Никита, и сейчас я ждала, когда он подъедет, стоя на крыльце своего дома и переминаясь с ноги на ногу от холода – наверное, следовало все же одеться потеплее! Это моя обычная ошибка: в попытке отсрочить неизбежное я нацепила легкий костюм и накинула джинсовую куртку, хотя, судя по градуснику за окном, я явно погорячилась. Оставалось лишь надеяться, что предусмотрительный Никита включил обогреватель в своей комфортабельной «Вольво».

Он подъехал, опоздав всего на пять минут, но мои конечности уже успели задеревенеть. Нырнув на переднее сиденье, я сразу же окунулась в тепло салона и собиралась уже пошутить по поводу погоды, но заметила в зеркале лицо Никиты и проглотила свои слова.

– Что-то случилось? – спросила я встревоженно.

– Это касается мальчика, – ответил он серьезно, без улыбки. – Того, которого доставили в зеленогорскую больницу: он в очень тяжелом состоянии.

Я не ожидала этого услышать. Возможно, до встречи с Толиком Лавровским – да, но, увидев веселого и практически здорового ребенка, почему-то решила, что и второй мальчик должен находиться примерно в том же состоянии.

– Что с ним такое?

– Большая потеря крови. Возможно, даже заражение – еще неизвестно. Его доставили в реанимацию, но условия в Зеленогорске, сама понимаешь, отличаются от городских, поэтому, вполне вероятно, его придется транспортировать сюда.

– Потеря крови? – удивилась я. – Как такое могло случиться? Ведь Толик поступил в удовлетворительном состоянии, ты сам его осматривал...

– Ну, может, в этом случае мальчиком занимались какие-то другие мясники? – пожал плечами Никита. – Кто вообще сказал, что есть связь? Мы как раз и должны проверить, так ли это.

Детская зеленогорская больница в целом производила приличное впечатление, однако на самом деле симпатичный фасад и домашние занавески на окнах призваны были скрывать недостаток медикаментов и аппаратуры, необходимой для нормального функционирования любого медицинского учреждения.

– Жуткая ситуация! – покачала головой заведующая отделением, невысокая полная женщина лет пятидесяти по имени Ирина Юльевна Рушко. Она выглядела ухоженной и явно озабоченной нашим визитом. – Никогда с подобным не сталкивалась, честное слово!

– Мы осмотрим мальчика позднее, – сказал Никита. – А пока нам хотелось бы узнать о том, как его обнаружили и доставили сюда.

– Ну, насколько я знаю, его нашли на автовокзале.

– Где?! – переспросила я с изумлением.

– Да-да, именно так, – вздохнула заведующая. – Наверное, мальчик собирался сесть в автобус, идущий в Петербург, но, во-первых, у него не было ни копейки денег, во-вторых, его одежда слишком сильно напоминала больничную, и народ на вокзале обратил на него внимание. И, надо сказать, слава богу: если бы не бдительность этих людей, ребенок мог умереть прямо там. Дело в том, что у него разошлись послеоперационные швы, и началось обильное кровотечение. Кроме того, анализы показали остаточное наличие бензодиазепина.

– Он что-нибудь сказал? – спросил Никита. – О себе или о том, что с ним произошло?

Рушко покачала головой.

– К сожалению, нет. Нам пришлось срочно заштопать его, перелить чуть ли не литр крови и плазмы, но этого, к сожалению, очень мало. Группа у мальчика редкая, поэтому найти родителей – вопрос жизни и смерти при данных обстоятельствах.

– Напишите, что нужно достать, – сказала я заведующей. – Думаю, мы сможем это устроить.

– В самом деле? – обрадовалась Рушко. – Что ж, тогда... И лекарства можно написать?

– Пишите все, что сочтете нужным, – кивнул Никита.

Она быстро принялась писать, и я подумала, что Вике сегодня, видимо, придется как следует поработать. Закончив, Рушко протянула мне листок бумаги с вытравленным изображением кадуцея в углу.

– Просто не верится! У нас тут дела обстоят не самым лучшим образом, – словно извиняясь, сказала она. – Много чего не хватает. Мы много раз просили – и кровь, и медикаменты, и аппаратуру обновлять пора, но нам говорят, что и городские больницы недополучают лекарств, поэтому нам даже надеяться не на что.

Я ее прекрасно понимала и от всей души сочувствовала. То, что происходит с нашим здравоохранением в последние десять-пятнадцать лет, иначе как падением в глубокий колодец не назовешь! В очередной раз порадовалась, что наш Главный, возможно, и не ахти какой душа-человек, но он держит нос по ветру и умеет налаживать связи с «нужными» людьми, чтобы получить то, что ему необходимо.

– А теперь мы хотели бы осмотреть пациента, – сказал Никита, поднимаясь.

– Боюсь, осмотр получится поверхностный: мальчик на обезболивающих и снотворных, и мы собираемся поддерживать его в этом состоянии до тех пор, пока жизненные показатели не стабилизируются.