Аллергия на убийства - Сельма Эйчлер

Слёзы хлынули потоком, заструились по бледным щекам, по шее, затекли за ворот блузки. Донна сделала слабую и безуспешную попытку вытереть их тыльной стороной ладони, затем достала из кармана пачку салфеток. Потребовалось две-три минуты — и с полдюжины салфеток, — прежде чем она сумела остановить поток.

— Извините, — пробормотала Донна, промокая остатки слёз. — Повторяю одно и то же как заведённая, да?

— Пожалуйста, не извиняйтесь, — попросила я и с ужасом обнаружила, что голос мой срывается. Боже правый! Какая же я тряпка! — Хм… миссис Корвин, надеюсь, вас не оскорбит мой следующий вопрос, но спросить я обязана. — Как ни странно, мне удалось произнести эту фразу и не стушеваться ещё больше.

Она с тревогой посмотрела на меня:

— О чём?

— Не знаете ли вы, у кого могли быть причины — пусть даже притянутые за уши — желать вышей дочери смерти?

— Ни у кого, — едва слышно раздалось в ответ.

— Как я поняла, вы недавно потеряли мужа.

— Да. Он умер от сердечного приступа. И ей-богу, можете не сомневаться, это действительно был сердечный приступ.

— Я вовсе не подвергаю сомнению причину его смерти, — поспешно заверила я. — Меня интересует его завещание.

— Половину его состояния — вместе с этим домом — унаследовала я. Вторая половина разделена поровну между Кэтрин, Барри — его старшей дочерью — и его внуком, Тоддом, причём дети получили деньги в форме доверительной собственности. — С губ моих уже готов был сорваться следующий вопрос, но Донна предвосхитила его: — Избавлю вас от необходимости спрашивать — в целом состояние насчитывало чуть меньше двух миллионов плюс дом.

Я кивнула, слегка сбитая с толку. Нет, конечно, два миллиона — это очень неплохо; подумать только, сколько на них можно накупить мороженого! Однако стиль жизни Корвинов, судя по тому, что я видела, предполагал куда бʽольшие деньги.

— Вы думали, больше, да? — усмехнулась Донна, явно не ожидая ответа, и продолжала: — За последние годы Кларк много потерял на рынке. Но вообще-то, по-настоящему состоятельной всегда была моя свекровь.

— Чем занимался ваш муж?

— Он был архитектором.

Тут меня вдруг посетила одна мысль. Не очень ценная, но, как говорится, на безрыбье…

— Мне сказали, что Кэтрин умерла накануне своего десятилетия. Возможно, в завещании вашего мужа этот её день рождения оговаривался каким-то особым образом?

— Нет, ничего такого не было, — покачала головой Донна, задушив на корню мою единственную идею.

— И последний вопрос, миссис Корвин. Кто теперь наследует долю Кэтрин?

— Я, — тихо ответила она. И с тенью улыбки добавила: — Зовите меня лучше Донна, чтобы не путать со свекровью. — Я нервно рассмеялась, и Донна спросила: — Ничего, если я буду называть вас Дезире?

— Конечно!

— Ну что ж, Дезире, мы закончили?

Оказывается, я впервые сказала правду. Мой последний вопрос и впрямь оказался последним.

— Закончили.

Едва вернувшись домой, я устроилась на диване с книжкой, которую попросила у Донны Корвин перед самым уходом. Той самой книжкой, которую читала Кэтрин в день своей смерти, — «Мальчик с планеты Плутон». И я не сдвинулась с места, пока её не дочитала.

Я отлично понимала, в каких местах Кэтрин Корвин могла рассмеяться вслух, как говорила Луиза, хотя лично у меня повествование вызвало лишь несколько вялых улыбок. Что ж… В конце концов, уже поздно и я устала. И настроение у меня не самое лучшее. А вдобавок — и, пожалуй, это самое главное — мне уже давно, слишком давно не десять лет.

На следующий день я позвонила Барри Лундквист. Она предложила мне заехать к ней в девять вечера, но когда я прибыла на Парк-авеню, меня встретила Луиза с виноватым видом и свежими новостями:

— Мисс Лундквист задерживается на работе. Она позвонила минут пять назад. Просила передать вам, что очень извиняется, но всё это время она проторчала на заседании и не имела возможности позвонить. Она совершенно не представляет, когда освободится, поэтому просила вас, если можно, связаться с ней завтра.

— Ладно, Луиза, так и сделаю, — согласилась я, чувствуя невольное раздражение, хотя, если разобраться, мисс Лундквист не виновата, что задержалась. Я уже собиралась откланяться, когда услышала странноватый голос, доносящийся из-за полуоткрытой двери. Голос то срывался на писклявое сопрано, то чуть ли не басил.

— Это и есть та самая жирная сыщица? — вопросил голос. — Я с ней поговорю. Ведь я тоже был здесь в тот день — или вы забыли, Луиза?

— Не уверена, что твоя мама это одобрит, Тодд, — с опаской отозвалась экономка, покосившись в сторону неприятного голоса.

— Ну и что?

Секунду спустя дверь широко распахнулась и Луизу бесцеремонно оттеснили.

На пороге возник тощий юнец с маленькими глазками и длинным, тонким носом. Хмурая мина делала его и без того не слишком привлекательную физиономию и вовсе отталкивающей. Не могу сказать, был ли он высок или мал для своего возраста, ибо не имею понятия, какого роста обычные двенадцатилетние мальчишки. Но одно скажу вам точно — видок у этого дитятка был ещё тот!

Причёску парнишка смастерил из ряда вон: тёмные, жирные и вдобавок курчавые патлы; с одной стороны на башке красовалась пурпурная полоса шириной сантиметров в восемь-десять. Здоровенные ножищи упакованы в грязные и очень фирменные кроссовки. Кисти рук тоже несуразно огромные, костяшки пальцев все в порезах и шрамах. Довершали привлекательный облик драные джинсы и футболка с надписью «Лучше отвали!».

У меня не возникло и тени сомнения, что совет футболки был весьма здравым. С самого начала я поняла, что Тодд Лундквист… э-э… мальчик со странностями. И прическа с одеждой здесь ни при чём. Было в этих его глазках-бусинках, в том, как он смотрел на меня, нечто такое, от чего по спине поползли мурашки.

— Ну и? Говорить со мной хотите или как?

— Думаете, его мама была бы против? — спросила я у Луизы. Та в ответ пожала плечами и неуверенно улыбнулась. И я быстренько приняла решение. Очень плохо, если Барри будет против, но мне надо делать свою работу. — Конечно, почему бы не поговорить? — радостно отозвалась я.

* * *

— Ну, валяйте! — скомандовал парень.

Мы уселись на кухне, и Тодд тут же налил себе молока, щедро поделившись при этом со столешницей. Затем открыл упаковку печенья, запихнул в рот сразу три штуки, отхлебнул молока — но при этом не потрудился проглотить. Его набитая, разбухшая пасть протекала со всех сторон.

— Что ты можешь сказать о своей куз… — Тут я осеклась, вдруг сообразив, что Кэтрин приходилась тётей этому паршивцу. Но называть так девочку было бы полным идиотизмом, так что я склонилась к нейтральному: — Что ты можешь сказать о Кэтрин? — и при этом старалась не смотреть на отвратительное месиво, струившееся по подбородку Тодда.