Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре

К Безумному Бесо Сталин относился двойственно: он презирал его, но порой испытывал гордость за отца и жалость к нему. У них случались и счастливые минуты. Бесо рассказывал Сосо истории о грузинских героях-грабителях, которые боролись против богатых, грабили князей и отдавали добычу бедным. На кремлевских попойках диктатор Сталин хвастался перед Хрущевым и другими приближенными, что унаследовал отцовскую тягу к спиртному. Когда маленький Сталин еще лежал в колыбели, Бесо обмакивал пальцы в вино и давал ему пососать; Сталин проделывал то же самое со своими детьми, что приводило в ярость его жену Надежду. Позднее он с чувством писал о некоем безымянном сапожнике, владельце маленькой мастерской, чье дело погубил жестокий капитализм. “Здесь-то впервые и подрезываются крылья… мечтам нашего сапожника”, – писал Сталин. Однажды он хвалился: “Мой отец шил по две пары… сапог в день”. Уже будучи диктатором, он любил называть и себя сапожником. Впоследствии он использовал в качестве псевдонима фамилию Бесошвили – “сын Бесо”, а ближайшие друзья в Гори называли его Бесо14.

Скорее всего, Сталин действительно был сыном Бесо, пусть тот в пьяном виде и называл сына ублюдком. От замужней женщины всегда ожидали добропорядочности, но, если бы красивая и молодая Кеке, без пяти минут вдова, и вправду стала любовницей Эгнаташвили, когда ее брак распался, в этом едва ли было бы что-то возмутительное. В ее мемуарах Эгнаташвили появляется так же часто, как и муж, а вспоминает она его с куда большей теплотой. Кеке указывает, что он был до того добр и отзывчив, что это даже вызывало “неловкость”. Некоторые члены семьи Эгнаташвили заявляют о своей “генетической” связи со Сталиным. Впрочем, лучше всех об этом сказал внук Эгнаташвили Гурам Ратишвили: “Мы попросту не знаем, был ли он отцом Сталина, но мы точно знаем, что купец заменил мальчику отца”15.

Слухи о незаконнорожденности, как и об осетинском происхождении, способствовали дискредитации тирана Сталина, которого ненавидели в Грузии, после того как он в 1920-х подчинил ее и подверг репрессиям. Выдающихся людей скромного происхождения часто считают сыновьями кого-то другого. Но на самом деле они порой оказываются детьми своих законных отцов.

“В молодости наш вождь внешне очень походил на своего отца”, – свидетельствовал школьный друг Сталина Давид Папиташвили. По словам Александра Цихитатришвили, “по мере того как он рос, Сосо все больше стал походить на своего отца… Однажды ему приделали усы из кукурузных волос, и Сосо стал так похож на Бесо, что все удивились”16.

Ко времени, когда Сосо исполнилось пять лет, Безумный Бесо был алкоголиком, одержимым паранойей и склонным к насилию. “С каждым днем положение ухудшалось”, – рассказывает Кеке.

Сосо настрадался от своего отца. Он боялся вечно пьяного Бесо. “Мой Сосо был очень чувствительным мальчиком, – пишет Кеке. – Только заслышав, как его отец на улице поет: “Балаам-балаам”, он бежал ко мне и просился посидеть у соседей, пока отец не заснет”.

Безумный Бесо теперь столько тратил на выпивку, что ему пришлось продать свой пояс, а, по словам Сталина, “для грузина пропить пояс – это самое последнее дело”1. Чем сильнее Кеке презирала Бесо, тем больше баловала Сосо: “Я всегда тепло укутывала его шерстяным шарфом. Он тоже очень любил меня. Когда он видел своего пьяного отца, его глаза наполнялись слезами, губы голубели, он жался ко мне и просил спрятать”.

Бесо вел себя жестоко по отношению и к Кеке, и к Сосо. Для грузина сын – это гордость, но, возможно, если злые языки все же говорили правду, Сосо стал для Бесо напоминанием о позорнейшем мужском унижении. Однажды Бесо с такой силой швырнул сына об пол, что ребенок несколько дней мочился кровью. “Незаслуженные избиения мальчишки сделали его таким же жестоким и бессердечным, как его отец”, – писал в своих мемуарах одноклассник Сталина Иосиф Иремашвили. Именно из-за отца в Сталине “выработалась глубокая неприязнь” к людям. Молодой Давришеви вспоминает, что Кеке “окружила его [Сосо] материнской любовью и от всех защищала”, а Бесо обращался с ним “как с собакой, избивая ни за что”.

Когда Сосо прятался, Бесо искал его по дому, крича: “Где маленький выродок Кеке? Прячется под кроватью?” Кеке давала мужу сдачи. Однажды Сосо прибежал в дом Давришеви, его лицо было залито кровью, он кричал: “Помогите! Идите быстрее, он убивает мою мать!” Полицейский помчался к Джугашвили и увидел, что Бесо душит Кеке.

Психике четырехлетнего ребенка это наносило тяжкий урон. Его мать вспоминала, что Сосо крепко обижался на отца. Он научился жестокости дома: однажды, чтобы защитить Кеке, он метнул в Бесо нож. Сосо вырос драчливым и свирепым – контролировать его было так тяжело, что самой Кеке, обожавшей свое сокровище, приходилось поднимать на него руку.

“Мать, ставшая главой семьи, кулаком смирявшая мужа, теперь воспитывает сына одна”, – говорила грузинская еврейка, подруга семьи. “Она поколачивала его”, – пишет дочь Сталина Светлана. Когда Сталин в 1930-е в последний раз приехал к Кеке, он спросил, почему она его так сильно била. “Потому ты и вышел такой хороший”, – ответила она. Это сомнительное утверждение. Психиатры считают, что насилие всегда вредит детям и уж точно не учит их любви и состраданию. Многие дети, которых мучили отцы-алкоголики, впоследствии копировали их поведение и били собственных жен и детей, но далеко не все становились кровавыми тиранами[16]. Кроме того, эта культура жестокости была далеко не единственной в воспитании Сталина.

Сам он верил в искупительный эффект и практическое использование насилия. Когда царские казаки стегали демонстрантов нагайками, он писал: “…нагайка оказывает нам большую услугу”. Позднее он был убежден, что насилие – это и священная коса Истории, и полезный инструмент в управлении, и советовал своим подручным “бить, бить и еще раз бить” подозреваемых. В то же время он признавался, что в детстве много плакал.

Семья лишилась дома, в котором родился Сталин; Джугашвили стали скитальцами. За следующие десять лет они сменили по меньшей мере девять домов, убогих съемных комнат – не слишком счастливая обстановка для ребенка2. Кеке с сыном отправилась жить к одному из ее братьев, но Бесо пообещал исправиться и вернул жену. Однако он “так и не смог перестать пить”, поэтому Кеке переехала к священнику, отцу Чарквиани.