Хозяйка Изумрудного города - Антон Леонтьев

— Июль 23-го года, как долго ждать, и всего лишь сто пятьдесят тысяч, и это с учетом дикой инфляции, которая начинает набирать обороты, — простонала Надежда. — Теперь, Женечка, ты понимаешь, почему я добываю сама себе деньги?

Смерть мачехи практически не затронула чувства Евгении. Модестина умерла — ну и что с того? Она никогда не относилась к падчерице с любовью или хотя бы с должным уважением.

То, что по-настоящему испугало Евгению, случилось в декабре, когда год подходил к завершению.

Сергея ранило. Узнав об этом, она едва не впала в истерику, Надежде даже пришлось успокаивать сестру. V — С ним все в порядке, — уверяла она Евгению. — Ты видишь, ему дают отпуск до полного выздоровления, он будет дома с тобой и Павлушей.

Евгения была почему-то уверена, что с Сергеем произошло несчастье, возможно, ему оторвало руку или ногу, но от нее это скрывают. Когда же он, улыбающийся и немного бледный, появился на пороге их особняка на Фонтанке, то она облегченно вздохнула — бинты облегали плечо и предплечье. Ранение на самом деле оказалось не таким уж и серьезным.

— Я останусь дома на месяц, может быть, чуть больше, — сказал Евгении муж. — А потом снова на фронт.

— Когда же закончится эта война? — говорила Евгения. — От нее все устали. Я слышу разговоры в очередях, все недовольны тем, что война, ненужная и такая кровопролитная, длится уже третий год. Мне кажется, рано или поздно это приведет к новой революции, как в девятьсот пятом.

Сергей на эти разговоры реагировал особо бурно:

— Как ты можешь, Евгения, единственный выход для России — это монархия. Согласен, нынешний царь не совсем подходит для этой роли, но запомни, я не потерплю в моем доме подобных рассуждений.

Я навидался пролетарской сволочи, которая так и норовит прийти к власти. Что может быть хуже, чем чернь в императорском дворце?

Сергей был убежденным монархистом и ни за что не собирался уступать своих позиций.

Евгения не ссорилась с мужем по политическим вопросам, а тихо радовалась, что супруг снова оказался в Петрограде. Она по-прежнему занималась благотворительной деятельностью, являясь сопредседателем нескольких десятков комитетов, обществ и организаций. Она отсутствовала весь день, возвращаясь под вечер домой, где ее ждали Сергей и Павлуша.

Их тесный мирок разительно отличался от того, что происходило за стенами их сытого и богатого особняка. Благодетель Надежды, Григорий Распутин, исчез, и вскоре выяснилось, что его убили. Тело святого старца обнаружили примерзшим к проруби. Сергей, искренне любящий династию Романовых, не скрывал радости по случаю кончины Григория.

— Так и надо этому псу, наконец-то Россия освободилась от мрачного ига этого прохвоста, — заявил он и открыл по этому случаю коллекционную бутылку шампанского урожая 1900 года.

Евгения наслаждалась семейной идиллией. Потрескивающий камин, распространяющий тепло (когда почти во всем Петербурге нет дров), стол с белоснежной накрахмаленной скатертью и старинными серебряными приборами, изысканные яства (когда в столице давно появились непривычные ранее очереди за всем, в первую очередь — за хлебом). Деньги, которых у Евгении было много, позволяли вести необременительный образ жизни, существовать «как раньше», не задумываясь, откуда все берется.

Надежда после убийства Распутина несколько сбавила обороты, она больше не принимала участия в подозрительных аферах и махинациях. Евгения, никогда не отличавшаяся любопытством, как-то случайно наткнулась на счета от модисток и из ювелирных лавок и поразилась — ее сестра проматывает бешеные суммы.

Надежда возвращалась под утро, пила черный кофе, принимала ванну и, что удивительно, заваливалась спать, моментально погружаясь в объятия Морфея.

Гардеробы она меняла каждый месяц.

Сергей, рана которого постепенно заживала, принимал активное участие в деятельности различного рода заседаний и конференций, основной целью которых было вывести Россию из кризиса и привести к власти людей, достойных этого. Несмотря на смерть всемогущего старца, его ставленники и протеже удерживались на своих местах. Сергей на чем свет стоит костерил нерадивых политиков, проклинал большевиков и надеялся, что война вот-вот завершится победой сил Антанты.

— Мы победим, народ утихнет, получит свой хлеб и зрелища, — был почему-то уверен он. — Император после убийства этого бородатого мерзавца успокоится, и мы будем жить, как прежде.

Евгения, которая сталкивалась с насущными нуждами каждый день, постепенно пришла к выводу, что жизнь «как прежде» уже не вернешь. Надвигались грозовые события, и она не знала, что делать дальше.

В феврале 1917 года произошел окончательный крах иллюзий Евгении и полный разрыв отношений с Надеждой. Пронзительно-холодным, снежным вечером, когда немногочисленные фонари уныло светили на улицах, а по городу, когда-то блестяще-великолепному, бродили толпы голодных и недовольных, она на два с половиной часа раньше вернулась в особняк после утомительного заседания одного из женских обществ. Обсуждалась проблема о поставках на фронт Библий и брошюрок, проповедующих правильный, с точки зрения истинного христианина, образ жизни.

Евгения чувствовала себя разбитой, ноги гудели, перед глазами мельтешили красно-черные мушки.

В последнее время она замечала, что у нее внезапно и беспричинно болит голова и начинается мигрень.

Доктора уверяли, что ей не стоит так активно заниматься общественной деятельностью, но Евгения, привыкшая быть полезной, не могла иначе.

Поэтому-то она ушла со скучного заседания раньше, добралась до дома, прошла в гостиную. До нее донеслись веселые голоса, она узнала смех Надежды и баритон Сергея. В последнее время сестра и муж, обычно не особо ладившие друг с другом, удивительно поменяли свои отношения. Сергей внезапно стал любезным, а Надежда перестала сыпать колкостями.

Ничего не подозревая, Евгения прошла в гостиную, освещенную только багровыми бликами огня из камина. И остолбенела: ее муж и ее сестра, слившиеся в экстазе любовных объятий, предавались на софе первородному греху. Евгения не могла вымолвить и слова, она часто задышала и осела на персидский ковер.

Надежда, первая заметившая внезапное вторжение, резво подскочила, Сергей виновато тер усы. Евгения чувствовала, как сердце с бешеной скоростью бьется в груди, словно намереваясь выскочить. На глаза навернулись слезы. Она посмотрела на мужа, которому безгранично верила.

— Как ты мог, — только и прошептала Евгения. — Сергей, я же тебе верила, а ты…

— Милая сестренка, а что, собственно, произошло? — с вызовом произнесла Надежда и, усевшись в кресло, закурила.

Она, как истинная эмансипе, наслаждалась лучшими сигаретами.

— Мне нравится твой муж, я нравлюсь ему, и что из этого. На дворе второе десятилетие двадцатого века, Женя, а ты живешь догмами викторианской эпохи.

В наше время стыдно не изменять, ты разве об этом не знала?