Сетерра. 3. Зенит затмения - Диана Ибрагимова

– Нет, ты не понимаешь, – взволнованно говорит Карима. – Эти изменения были очень странными и слишком быстрыми. Невозможно быстрыми! Они не могли произойти просто потому, что так устроена природа. Реки прошли по пустыням Намула, и материк стал болотом, а вулканы потухли. Холодные течения Северного океана изменили курс и стали доходить аж до Валаара, где раньше были тропики. Жаркий Твадор до того остыл, что теперь там случается снег, а в северной части Террая появились горы, которых не могло там быть! Для этого литосферные плиты должны были поднырнуть одна под другую, но там сплошная плита и никогда не было выбросов магмы для вулканических конусов!

Тут Карима снова смотрит на меня и замолкает, поняв, что я чувствую себя полным дураком. Половина слов, которые она использует, когда забывается, кажется мне непонятной белибердой, и редко какие Карима может объяснить. Она говорит, что знания сами собой всплывают в памяти или же приходят во снах. Я тоже прималь, но ко мне пока, увы, ничего не приходило.

Я все время думаю о силе Каримы. О том, что она раскрыла Цель до конца и может управлять кем угодно. Пожалуй, на ее месте я бы давно перевернул мир, поставив порченых во главу стола. Я бы сверг короля или заставил его издать такие законы, которые поменяли бы уклад нашей жизни. Я бы не поленился убедить всех людей. Всех и каждого. Научил бы их любить друг друга, принимать благие чувства и сеять добро. Я создал бы прекрасную страну, где у всех все хорошо, а потом перекинул это на весь мир. А Карима говорит, что я болван, тиран и максималист, вот поэтому мне и не дана такая сила. Люди должны осознавать свои поступки и принимать решения сами, а не под приказами, и никто не имеет права управлять судьбой другого. Общество, о котором я мечтаю, – всего лишь плод моего эгоизма, если я создам его насильно. Оно имеет право на существование, только если дойдет до этого естественным путем, через призму преображения самих людей.

– А если ты сделаешь их такими насильно, в твоем мире будет не больше смысла, чем в этих вылущенных стручках, – говорит Карима. – Мы должны быть хорошим примером. Но не рычагом власти и не абсолютом, который диктует всем свою волю. Мы здесь не для этого. И мы не высшая раса, как ты думаешь, высоко задирая голову и разделяя людей на хороших и плохих. Мы – просто подсказки для тех, кто должен принять решение.

Кто бы знал, как меня раздражает ее пацифизм. И кто бы знал, как я люблю ее за него. Иногда мне кажется, мы оба неправы и правда спрятана где-то между нами, в переплетении наших слов. Возможно, моральное насилие – в самом деле плохой выход. Но прогресс не начнется сам по себе, и сидеть сложа руки неправильно. Если рыба гниет с головы, то почему бы ей не начать возрождаться с этой самой головы? Что, если бы правители рассуждали иначе и в конце концов изменили весь мир? Но если не влиять на них даром Каримы, единственный выход, который я вижу, – воспитание. Я представляю, как однажды заявлюсь к какому-нибудь государю и скажу: «А не хотите ли вы, уважаемый, чтобы я вырастил вашего малыша достойным правителем?» И меня прорывает на такой смех, что Карима тоже начинает смеяться, хотя и не знает причины.

* * *

Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар, Теплая долина, 4-й трид 1020 г. от р. ч. с.

Астре обнаружил себя в деревянном кресле с мягкими, но неумело сшитыми сиденьем и спинкой. Долгими зимними вечерами Илан пропадал в мастерской, без конца шлифуя это кресло для Астре, чтобы тот мог передвигаться, крутя руками колеса.

Тогда дом пустовал в ожидании новых людей и казался огромным. И Астре не стыдился занимать больше места, чем требовалось его маленькому телу. Потом народу стало много, и наступила уютная теснота. Астре попросил убрать кресло обратно в мастерскую и почти все время проводил на подоконнике, чтобы не мешаться под ногами.

Он не жалел. Новое убежище было уютным, а еще оттуда получалось наблюдать за семьей в комнатах и во дворе. Оставаться ее частью, при этом никого не донимая. И все-таки, вновь оказавшись в кресле, Астре обрадовался.

– Я давно тут не сидел. Уже соскучился по нему, – сказал калека, погладив поручень.

– А по мне? – обиделся Илан, сметая в кучу свежую стружку.

В мастерской высились горы опилок и золотой пыли. Тут как будто полгода стругали, но не убирали. В распахнутую дверь задувал свежий ветер, и от него колыхалась занавеска на окне. Белая, в синий горошек.

– Погоди, Илан, а как мы здесь оказались? – спросил Астре. – Я же… Я ведь был…

Ему вспомнился ночной сад. Деревья в каплях. Морось и туман.

– Где ты был? – мрачно поинтересовался Илан, откладывая метлу и надевая фартук.

Странно. Брат никогда не хмурился и не захламлял мастерскую до такой степени. И почему вдруг наступила осень? Из дверного проема виднелся хвойный лес, а за ним ярко-желтые березы. Ельник стоял будто подсвеченный изнутри. Пахло волглой травой, сеном и листьями. И даже воздух словно стал золотым.