Где ты, любовь моя? - Долорес Палья

- Когда-нибудь надо вернуться сюда и сделать наброски, - сказала я, обхватив руками стакан подогретого вина.

Милош встал и подошел к хозяину. Через минуту вернулся с блокнотом и тремя карандашами.

- Сейчас, - сказал он. - Не «когда-нибудь», а сейчас.

Для начала я попыталась нарисовать его, но у меня ничего не получилось, и я раздраженно вырвала листок и бросила его на пол. Потом пришел черед вида из окна, потом - хозяина, который подсел к нам и щедро подливал вина, «чтобы расслабить пальцы», как он выразился. Мы все трое беспрестанно смеялись.

Патрон прибыл сюда из Тулона. Во время войны его кафе разбомбили, вот он и перебрался в Париж. Жена его была родом из Парижа. Она воспользовалась обстоятельствами и перетащила мужа с солнечного юга в «эту бронхиальную ловушку», сказал он. Канал - это единственный порт, который смог предложить им Париж, поэтому он и купил это кафе, назвав его «Кафе дю Миди». Южный акцент месье Жана и его средиземноморская жестикуляция могли согреть любой разговор, как бы ни было холодно за окном.

Он взял разбросанные по столу наброски и церемонно развесил их над стойкой бара.

- Как знать, как знать, - повторял он, - если бы владельцы кафе были более дальновидными в отношении Ван Гога… Я рисковать не собираюсь. - Он склонил голову набок и посмотрел на свой портрет. - Кроме того, эта вещь мне льстит.

Он вернулся к нам за столик и подлил еще вина.

- Bon. Поскольку я стал покровителем искусств и поскольку я давно уже так не веселился, позвольте пригласить вас на буйабесс. Приходите к восьми. Я покажу вам, что такое настоящий буйабесс, а не эта бурда, которой потчуют вас в Париже. Настоящий. Заодно и с женой моей познакомитесь.

- Думаешь, он серьезно? - спросил Милош, когда мы вышли на улицу. Мы оба поверить не могли, что такое вообще бывает.

- Конечно, серьезно, такой человек не стал бы разбрасываться словами. - Со мной люди всегда обходились тепло и доброжелательно, поэтому я быстрее пришла в себя.

Милош по- прежнему сомневался:

- Ты знаешь, я в Париже уже два года, но каждый раз мне не верится, когда меня приглашают в гости, домой. И в тот день с тобой… я тоже просто не поверил. - Он щелкнул пальцами. - Ты такая удивительная. - Он улыбнулся. - У меня такое чувство, что со мной чудо произошло.

- Так и есть, - засмеялась я.

Мы бродили вдоль каналов, наблюдая за тем, как день постепенно перетекает в сумерки. Особенно нас привлек канал де Люрк, где мы провели несколько часов, болтали о том о сем, смеялись, время от времени бегали друг за другом, пытаясь согреться, иногда присаживались на зеленый бережок и махали проплывающим мимо капитанам барж, их детям, которые скакали по кучам, словно козлики, или прыгали через скакалку, и они тоже улыбались нам и махали в ответ.

В задней части кафе стоял накрытый белоснежной скатертью длинный стол, в центре расположилась ваза с цветами. Мадам Николь, жена хозяина, оказалась маленькой скромной женщиной лет пятидесяти. Она радушно приветствовала нас, потому что мы понравились Жану.

Милош никогда раньше не пробовал буйабесс. Я заметила, какими глазами Жан поглядел на его истощенную широкоплечую фигуру, когда он снял плащ.

- Итак, здесь у нас русский, - констатировал он. - А вы - американка. Весьма необычная смесь. Да и времена сейчас тоже необычные настали, что и говорить. Чего только в Париже не повидаешь, да, ma petite Николь? Но и в Тулоне было полно всяких странностей. Помнишь ту английскую миледи, которая выскочила замуж за моряка с Мартиники? Леди Как-ее-там и огромный черный парень. Потом он сидел на ее яхте и отдавал приказы матросам. Перед войной это было. Да, старый добрый Тулон. А теперь там этих ужасных новостроек везде понатыкали. Э-эх!

Милошу положили весьма внушительную порцию рыбы, бульона и чесночного хлеба. И соус, просто восхитительный соус! Жан очень гордился своим соусом и чуть не запрыгал от радости, когда я начала нахваливать его. Я уничтожила несколько порций буйабесса и сказала ему, нисколько не преувеличивая, что это лучшее из всех блюд, которые мне доводилось пробовать. А соус вообще ни с чем не сравнится! Но все свое внимание хозяин сосредоточил на Милоше. Вино, непринужденный разговор, длинные рассказы Жана - все это, безусловно, подействовало на нас. Чем больше Жан пил, тем явственнее проступал его акцент, и в результате истории становились все смешнее и смешнее.

Собираться мы начали только около двенадцати. Жан никак не мог переварить тот факт, что Милош - семинарист.

- Я сразу понял, что он особенный. Как только увидел его, так сразу и понял. Но русский священник! Ну не знаю… - протянул он с сомнением.

Николь тактично заметила, что особеннее не придумаешь. Милош хохотал от всей души. На прощание мы долго жали друг другу руки, обещали заглянуть еще, причем как можно скорее. Да и вообще как можно чаще наведываться.

Мы с Милошем медленно брели по холодной ветреной улице. Я поверить не могла, что всего каких-то двенадцать часов назад этот парень был просто тем, кто не пришел на обед, и вызывал у меня раздражение. Но этот восхитительный день все изменил.

- Пошли, я провожу тебя до метро, - предложил Милош.

Мы неохотно переставляли ноги, улыбаясь друг другу.

У входа в метро он взял меня за руку.

- Завтра… - несмело начал он. - Не могла бы ты… не могли бы мы погулять завтра?

Ветер завывал, выдувая из нас остатки тепла.

- Рю де Драгон, дом тридцать. Ровно в полдень. И на этот раз я не пойду искать…

- У мадам Ферсон, - засмеялся он. - Ровно в полдень. Четвертый этаж. Спокойной ночи, Карола. И - мерси.

Таково было начало, робкое, несмелое. А конец - здесь, в номере отеля на бульваре Распай, пятнадцать лет спустя.

Я медленно брела по бульвару Распай к своей гостинице. Я видела его улыбку, слышала его смех. Как он мог уйти, как он мог бросить меня? Алексис? Неужели Алексис убедил его сделать это? Но как он мог заставить его? Где ты, Милош? О боже, где же он?

Стук в дверь раздался ровно в полдень, вместе с колоколами Сен-Жермен-де-Пре. В тот день - было второе воскресенье ноября - он впервые несмело вошел в мою комнату.

- Как тут мило! - сказал он, оглядывая яркие шторы и покрывало с розами.

- Я шкаф под гостиную переделала, - засмеялась я. - Видел когда-нибудь такой громадный?

Мы пообедали за столом у окна, глядя поверх крыш.

- Я уже и забыл, что значит жить в красивой комнате, - грустно улыбнулся Милош. - Нас в общежитии двадцать человек.

- Двадцать!

- Ты шокирована?

- Ну, не то чтобы шокирована. Но это, наверное, не слишком приятно, то есть… конечно, если вы все ровесники…

- Это действительно не слишком приятно. И мы не ровесники. Среди нас есть несколько стариков…