Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков

по доставке хлеба их не наживешь. И в пожарной команде ты никогда не сможешь стать членом коллегии «ночных триумвиров»[11]. Самое большое, что тебе светит, это дослужиться до советника. Женщины в этом деле тоже не помощницы, разве что ты сможешь окрутить императрицу…

Антиарх рассмеялся и похлопал Витразина по плечу:

– Ты всегда умел и готов был рискнуть. Считай, что тебе повезло и на этот раз.

– Тем, что встретил тебя, Сацердата? – Витразин смерил гостя презрительным взглядом, потом неожиданно спросил: – Что хочешь от меня?

– Во-первых, разузнать все об этом негодяе. Во-вторых, донести префекту города, что Сацердата был у тебя, но ты как верный подданный выпроводил его из дома и, где он сейчас, даже не догадываешься.

Витразин удивленно посмотрел на старика:

– В тебе ни на каплю не убыло коварства, Сацердата. Ты по-прежнему в хорошей форме. Ты требуешь от меня, чтобы я по собственной воле сунул голову в петлю?

Сацердата засмеялся, словно проблеял:

– Жизнь подходит к концу, а еще столько не сделано. Что преступного в том, чтобы разузнать кое-что кое о ком?

– Какова будет моя доля?

– У тебя будет хорошая доля, но главное – в случае успеха ты сможешь на полном основании примерить гражданскую тогу, как бы фантастично это ни звучало.

Витразин кивнул:

– По рукам.

Глава 3

Два последних года, во время которых Адриан безуспешно боролся с болезнями, город прожил в тревожном ожидании роковых последствий смены власти.

Такое в Риме уже случалось – после убийства Цезаря, после гибели Калигулы и Нерона, когда в гражданских войнах погибло больше граждан, чем на полях сражений с иноземцами.

Прежняя безмятежная уверенность в том, что «приверженец философии и отъявленный законник» сумеет обуздать склочные свойства своей натуры – мелочность, злопамятность, изматывающий всех приближенных к власти педантизм, – развеялась, когда в 136 году Адриан неожиданно объявил о назначении Луция Цейония Коммода своим наследником. Неужели любовные утехи, которые Луций предоставлял императору, или умение готовить знаменитый «тетрафармакон»[12] заставили далеко не глупого Адриана обещать Луцию императорский венок?

Император мотивировал свое решение тем, что когда-то дал слово привлечь Луция Цейония к управлению страной. Более странную причину для усыновления трудно было придумать.

Сначала никто в Риме не воспринял эту новость как скрытую угрозу, тем более что по случаю усыновления была произведена раздача народу и воинам трехсот миллионов сестерциев, устроены цирковые игры – одним словом, не было упущено ничего, что могло бы поднять общее веселье. Даже слабое здоровье будущего принцепса – к моменту объявления цезарем он и вовсе выглядел как доходяга – не сразу подорвало веру в надежность этого выбора для блага империи.

Первым звонком приближавшейся смуты прозвучало раскаяние императора, признавшегося тогдашнему префекту претория Катилию Юлию Севéру: «…Мы оперлись на довольно шаткую стену, которая не то что государство, но даже нас с трудом может поддерживать».

Префект разгласил эти слова, и, хотя Адриан, желая смягчить жестокость своих слов, сменил префекта, беспокойство в городе резко усилилось.

Родственники императора, а также некоторые проницательные патриции уже не могли не обращать внимание на то, что Адриан все чаще впадал в болезненную меланхолию, усиленную приступами преследующих его болезней.

К сожалению, так бывает, что «проницательность», «старческая» мудрость и «близость ко двору» никак не связаны с расчетливым, умеющим обуздывать телесные страсти разумом, что спустя полгода подтвердила расправа над императорским шурином Юлием Урсом Сервианом.

Того будто с цепи спустили!..

Девяностолетний старик зачем-то устроил роскошный обед царским рабам и, что еще страшнее, несколько раз его заставали сидящим вразвалку на императорском кресле. Внук Сервиана Гней Педаний Фуск, тоже, видно, не от большого ума, публично объявил о знамениях и оракулах, предсказывающих ему императорскую власть.

Адриан в припадке ярости принудил старика покончить с собой, а Фуска велел предать казни.

* * *

В январе 138 года Луций Цейоний Комод умер. Пришлось императору вновь выбирать наследника.

Спустя месяц было объявлено об усыновлении, а значит, и признании наследником пятидесятидвухлетнего сенатора Тита Аврелия Бойония Фульва Антонина.

Весть о том, что, усыновляя Тита Антонина, Адриан потребовал от сенатора также усыновить своего внучатого племянника Марка Аврелия и девятилетнего сына Луция Вера – тоже Луция Вера, – в городе сочли либо насмешкой, либо прямым свидетельством того, что «бородатый» окончательно спятил.

Казалось, преждевременная кончина Луция должна была просветить мозги «бородатому». Риму требовался твердый в намерениях и отважный на поле брани преемник.

А он кого выбрал?!

Рохлю и домоседа Антонина, который отличался от других претендентов разве что скромностью в желаниях. О нем в сенате даже стишки ходили: «наш Антонин более похож на кота», чьими забавами являются «еда, еда и изредка кошки». Что еще невероятней, вдобавок к Антонину Адриан привлек к управлению страной двух молокососов. Причем оба – особенно старший, семнадцатилетний Марк Аврелий – были известны как страстные поклонники греческой философии.

Тита Антонина, Марка Аврелия и Луция Вера в Риме в насмешку сразу прозвали «наши очередные триумвиры», намекая на прежние властные конструкции, ввергнувшие Рим в братоубийственные гражданские войны, от которых Италия пострадала не менее, чем от вторжения галлов и Ганнибала. По мнению римлян, особенно из старинных патрицианских родов, Адриан отдал Марка и Луция на заклание, так как ради сохранения власти Антонин непременно должен погубить их обоих. Если, конечно, не будет мямлей и в срочном порядке изобретет какой-нибудь заговор против собственной власти.

Если промямлит, его устранит подросший Марк Аврелий, какими бы достойными добродетелями ни наградила его природа.

* * *

Марк Аврелий обратил на себя внимание Адриана малолетним ребенком. Однажды его дед Анний Вер взял мальчика с собой на императорскую виллу в Тибур.

Адриан приставил к Марку раба, который должен был познакомить внучатого племянника с рукотворными и нерукотворными чудесами, собранными на вилле, а сам вместе с гостями – Аннием Вером и Титом Антонином – отправился в личные покои поговорить о делах.

Императорскую дачу в Тибуре называли восьмым чудом света, а еще сокровищницей, где можно было воочию увидеть пусть и уменьшенные, но очень впечатляющие копии египетских пирамид, фессалийские Темпы[13], родосский Колосс и алтарь Зевса, что в Пергаме. Здесь также были построены Лабиринт и подземное царство – владение мрачного Аида, а также воссоздана часть дворца царя Вавилона Навуходоносора. Место было священное, историческое – в этом парадном зале на открытом воздухе четыре века назад был установлен помост, на котором покоилось тело умершего от простуды Александра Македонского, и вся армия, воин за воином, прошла мимо умирающего