Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков

На противоположной стене парадного зала была выложена знаменитая мозаика, изображавшая переломный момент битвы на Иссе, когда Александр лично возглавил атаку своей тяжелой конницы, сокрушившей орды персов. Исполинское изображение занимало всю стену.

Мозаика была громадна, и, чтобы разом охватить ее взглядом, маленький Марк начал пятиться, пока не уперся в какое-то препятствие. Он поднажал, и в следующее мгновение мельком приметил прекрасную вазу из молочно-белого, просвечивающего алебастра, грациозно и замедленно падающую на каменные плиты.

В следующее мгновение молодой, изящного телосложения раб бросился собирать осколки. На сына римского патриция, неуверенно отступившего в тень, он старался не смотреть.

…У мальчишки дыхание перехватило, когда на двор в сопровождении своего секретаря Целера, дедушки Анния Вера и сенатора Тита Антонина вошел император.

Адриан не спеша подошел к рабу. Тот замер, головы не поднял.

– Зачем ты тронул ее? – ласково спросил император. – Разве ты не знаешь, что в одиночку здесь ни к чему нельзя прикасаться. Ты будешь наказан.

– Господин… – не поднимая головы, судорожно выдохнул раб.

– Говори, – кивнул император, – если тебе есть что сказать в свое оправдание.

– Господин… – с той же тоской повторил раб.

– Целер, займись, – коротко распорядился Адриан и большим пальцем правой руки ткнул в землю, затем обратился к Аннию Веру: – Где же твой внук, Анний?

Марк вышел из тени, поспешно приблизился и неожиданно бурно разрыдался.

Взрослые с любопытством, а Адриан с некоторой брезгливостью смотрели на него. Зрелище скривившего губы, роняющего слезы мальчишки трудно было назвать прекрасным.

– Повелитель, – торопливо, пытаясь совладать с голосом, заявил Марк, – раб не виноват. Это я разбил вазу.

Брезгливость на лице Адриана сменилась удивлением. Также поспешая, Марк добавил:

– Повелитель, ты обязан пощадить его. – Мальчик ткнул пальцем в поднявшего голову раба и добавил: – И наказать меня, как того требует закон.

Марк большим пальцем правой руки потыкал в каменные плиты, которыми был выложен двор.

Адриан оглушительно расхохотался. Его поддержал Целер и Антонин, даже дед, до той поры оторопело следивший за внуком, выдавил улыбку. Император присел на корточки, взял мальчика за плечо.

– Во-первых, племянник, повелитель никому и ничем не обязан, – объяснил он. – Во-вторых, императору не к лицу выносить поспешные решения. Прежде всего, ему необходимо научиться докапываться до истины – это его первейшая обязанность. Если в расследовании проступка обнаружились новые обстоятельства, принцепс имеет право взять свое слово назад. Посему я прощаю тебя.

Адриан с некоторым усилием выпрямился, осмелевший Марк глянул на него.

– Когда станешь правителем, – усмехнулся император, – вспомни, что первый урок, как следует властвовать, преподал тебе сам Адриан.

– Но я не хочу быть правителем. Я люблю играть в мяч, люблю смотреть, как дерутся перепела.

Адриан пожал плечами:

– Быть или не быть правителем, сие от нас не зависит. Задумайся, племянник, каково мне было стать императором после божественного Траяна? Что касается перепелов? – Император поиграл бровями. – Это пустое…

После встречи на вилле о Марке заговорили. Адриан назвал его не Вер, но «вериссим»[14], и среди римлян покатилась шутка: «В такие годы, а уже вериссим! Что же с ним дальше будет?»

Кое-кто из проницательных остроумцев добавлял при этом: «А с нами?»

* * *

Вспоминая этот случай, в Риме задавались вопросом – когда Марк повзрослеет, удовлетворится ли он изучением философии или для начала попробует проверить преподанную Адрианом науку на практике и заодно покончить с Титом? А вслед подрастал еще Луций Вер, чей дед Цейоний никогда не скрывал своих претензий на императорскую власть. Кто мог заранее подсказать, какой философией воспользуется его внук в этом не поддающемся трезвому расчету, властном раскладе?

Эти ожидания подкреплялись жуткими знамениями, грянувшими в начале года и обещавшими городу ужасы и чувства, более сильные, нежели ужас. На земле для них не было наименования.

Сразу после кончины Адриана сиявшая на ясном небе луна начала меркнуть. На следующей неделе на Капитолий сели зловещие птицы. Во время землетрясения от следовавших друг за другом толчков обрушились дома, а в Капуе родился ребенок со звериными членами. В Кампании свинья произвела поросенка с ястребиными когтями.

Все – и воля богов, и «безумие» умершего императора – подсказывало, что ясное и спокойное Траяново время подходит к концу. Пророчицы в Риме открыто предрекали – ждите беды. Она обязательно нагрянет.

Чем эти отважные триумвиры – «добряк и два внука» – собираются отвадить тьму?

Заклинаниями?

Убежденностью, что свет всегда разгоняет мрак? Но это когда будет, а пока день меркнет, приближаются сумерки, наползают тени…

Мертвый груз будущего придавил город. Смертные затаились в ожидании – долго ли продержится Антонин со своими приемышами? Спасаясь, твердили: «Живи, резвись и радуйся, люби и будь любимым…»[15] Другие подхватывали: «…бани, вино и любовь разрушают вконец наше тело, но и жизнь создают бани, вино и любовь…»

Глава 4

10 июля 138 года в Байях[16] скончался Адриан. Его похоронили в мавзолее, который он заранее возвел на правом берегу Тибра[17].

Первый бой римская знать дала новоиспеченному принцепсу, когда тот обратился в сенат с просьбой об обожествлении Адриана.

В своей речи Антонин указал на непреходящее значение реформ скончавшегося императора для успокоения и долговременного обустройства Вечного города.

– …Так назвал Рим божественный Адриан, – добавил Антонин и продолжил: – Должны ли мы, отцы-сенаторы, забывать, что разбирая судебные дела, он привлекал не только друзей и приближенных, но и знатоков права, и только тех кого одобрил сенат.

Адриан не допускал процессов об оскорблении величества, чем «прославились» такие тираны, как Нерон и Домициан. Он не принимал наследств от незнакомых ему людей, равно как и от знакомых, если у них были дети.

Неужели эти осененные законом благодеяния должны быть преданы забвению, а ведь отказ в обожествлении – то есть в признании самого Адриана в принадлежности отечественным богам – означает отказ в признании вынесенных им решений.

Вспомним, что именно Адриан запретил господам убивать рабов, и по его эдикту только судьи получили полномочия выносить приговор, если рабы того заслужили. Он запретил продавать без объяснения причин раба или служанку своднику или содержателю гладиаторской школы, чем облагодетельствовал миллионы несчастных, которые в противном случае копили бы ненависть и злобу против Рима.

Вспомним, что злостных расточителей своего имущества, если они были правоспособны, он приказывал сечь в амфитеатре, а затем отпускать. Он упразднил тюрьмы, в которых содержались рабы и свободные люди, выловленные на дорогах и назначенные к работе.

Не забывайте, что согласно его предписанию, если господин был убит у себя в доме, следствие производилось не обо