Наследница бриллиантов - Звева Казати Модиньяни

— А здесь, — протянул ему пачку квитанций Анджело, — банковские подтверждения твоих вкладов за три года.

— Вы оба хотите сказать, что, пока я привыкал к мысли о полном банкротстве, моя типография работала и приносила прибыль? — Пораженный до глубины души, Джованни переводил взгляд то на друга, то на подругу.

— Да это все она, — Анджело показал на Анджолину. — Книг тут, конечно, никто не печатал, зато с заказами на плакаты, листовки, винные этикетки и театральные программы типография едва справлялась.

— Анджола, Анджолина, — только и мог вымолвить Джованни, прижимая к груди свою верную подружку.

Мог ли он подумать, что в женщине, еще недавно зарабатывающей себе на кусок хлеба древним как мир ремеслом в нищем миланском квартале, проявится такой предпринимательский талант!

— И все же взгляни на мои записи, — настоятельно потребовала Анджолина. — Ты мой принцип знаешь — за бесплатно не работать, поэтому я платила сама себе жалованье, надеюсь, ты согласишься, что это справедливо.

— Ты себя не обижала, — со смехом сказал Джованни, заглядывая в журнал, и добавил уже серьезно: — Пока я жив, жалованье тебе гарантировано.

Джованни сдержал слово. Когда он стал крупным издателем, в длинном списке тех, кому он назначил ежемесячные выплаты, имя Анджолины значилось первым. Как и когда судьбы этих людей переплелись с судьбой Ровести — знали только она и он, остальных это не касалось.

— Хоть я еще и не миллионер, но квартиру и приличный костюм, надеюсь, могу себе позволить?

— Подожди шиковать, Анджолина только что заказала еще один типографский станок. Пока поживешь у меня, места хватит.

На следующий день Джованни было не узнать: новый, с иголочки, костюм, красивое пальто, модные туфли. Выйдя из дома, где жил теперь Анджело, он решительно зашагал по улице Орефичи. Его путь лежал к дому синьора Мотта. Прошли годы, но он не забыл девушку с черными косами и сейчас собирался попросить у типографа ее руки. Проходя по площади Ла Скала, он заметил, что к кафе Кова один за другим подъезжают экипажи, — состоятельные миланцы любили посидеть здесь за аперитивом, прежде чем ехать куда-нибудь обедать. Подъехал дорогой экипаж, запряженный отличной парой, и из него вышла Анджолина с маленькой левреткой на поводке. Увидев Джованни, она начала смеяться.

— Куда это ты так вырядился?

— Секрет. И вообще, с чего это я должен тебе отчитываться?

— Не лезь в бутылку, я пошутила.

— Ты лучше о себе расскажи. Как поживает Комоцци?

— С ним давно все кончено, сейчас у меня граф. Граф Мапелли. — И она опять засмеялась своим заразительным смехом. — Да что мы на ходу разговариваем, приходи лучше сегодня ко мне ужинать. Я живу теперь на улице Боргоспессо.

Протянув ему для поцелуя затянутую в перчатку руку, она вошла в кафе, а Джованни еще несколько секунд восхищенно смотрел ей вслед.

В цветочном магазине Джованни купил большой букет привозных гвоздик и вскоре уже стоял перед домом своего первого работодателя, научившего его азам типографского дела.

Дверь открыл сам хозяин. Джованни снял шляпу и смущенно поклонился.

— Я хочу вернуться к нашему последнему разговору, если вы не забыли, о чем шла речь, синьор Мотта, — сказал Джованни. — Я хочу поговорить с вами о синьорине Веральде.

Мотта посмотрел на него без улыбки, но и без злобы, которую с трудом сдерживал при их последней встрече.

— Заходи.

Из кухни вышла его жена, вытирая о фартук мокрые руки. Джованни преподнес ей гвоздики.

— Как ты вырос, Джованни, совсем взрослый, — она явно была ему рада. — Сколько же тебе исполнилось?

— Двадцать три, — машинально ответил на вопрос Джованни, ища глазами девушку, ради которой сюда пришел.

— Веральды здесь нет, парень, ты опоздал, — не глядя на Джованни, сказал хозяин типографии.

— Она в прошлом году замуж вышла, — добавила жена и украдкой вздохнула.

На ближайшей колокольне зазвонили к вечерней мессе. Джованни откинул занавеску и выглянул в окно — двор был пуст. Все больше нервничая, он окинул глазами комнату, проверяя, все ли в порядке. На маленьком столике рядом с цветами стояло блюдо с миндальным печеньем и лед для вермута, который уже начал таять.

Утром он дольше обычного занимался своим туалетом, даже первый раз в жизни надушился, потом дважды спускался вниз, чтобы удостовериться, не заперта ли входная дверь. На всякий случай напомнил консьержке, что ждет даму, ведь она могла уже об этом забыть.

На колокольне зазвонили снова — месса закончилась. Сердце Джованни тоскливо сжалось, он понял, что она не придет. Ему вспомнился день, когда он впервые увидел ее в дверях типографии, освещенную полуденным солнцем.

— Джованни!

Голос звучал нежно и мелодично, как звуки арфы, его нельзя было спутать ни с чьим другим. Джованни обернулся и увидел Веральду — не пятнадцатилетнюю девочку, а красивую, со вкусом одетую женщину. Ее густые черные волосы, заплетенные когда-то в косы, были теперь уложены в высокую прическу, горестно сжатые губы побледнели и больше не напоминали красную свежую клубнику. Но такой она еще больше ему нравилась.

Бережно, двумя руками, он взял ее тонкую руку и, пьянея от запаха лавандовых духов, поднес к губам.

— Почему ты вышла замуж?

— Отец так решил.

Джованни уже знал, что муж Веральды очень богат, у него в Варезе текстильная фабрика, а в Милане на Форо-Бонапарте роскошная квартира, занимающая целый этаж.

— Я хотел, чтобы мы были вместе.

— Я тоже, — тихо сказала Веральда и покраснела.

— Я люблю тебя.

Джованни смотрел на нее своим ласковым страстным взглядом, перед которым не могла устоять ни одна женщина.

— Зачем же ты согласилась?

— Отец считал, что для меня это самая подходящая партия, ведь у моего мужа куча денег.

— У меня будет больше.

— Какое это имеет значение? Теперь уже ничего не исправить. — Веральда горько вздохнула. — Ах, Джованни, если бы ты знал, как я жалею, что все так вышло!

Горестный вздох синьоры Мотта, когда она сказала о замужестве дочери, горестный вздох Веральды… У Джованни не осталось никаких сомнений. «Она несчастна», — подумал он.

— Между вами что-то не ладится?

— Прощай, Джованни, — не отвечая на вопрос, заторопилась она, — нам не надо больше встречаться. — И она опустила ресницы, чтобы не видеть этих голубых глаз, глядящих на нее с такой любовью.

Она еще не знала, сколько упорства в этом молодом красавце, не знала, что он снова и снова будет искать с ней встреч, что она потянется к нему всем своим существом и однажды откроет ему правду.