Истории о динозаврах - Рэй Брэдбери

Экельс рухнул в кресло и лихорадочно принялся счищать с сапог густую слизь. Дрожа всем телом, он взял в руки ком земли.

– Нет, быть того не может! Из-за такой мелочи… Нет!

В липкой грязи обнаружилась бабочка, поблёскивающая зеленью, и чернотой, и золотом, – очень красивая и очень-очень мёртвая.

– Такая мелочь!.. Всего-то-навсего бабочка! – воскликнул Экельс.

Она упала на пол – изящное крошечное создание, способное нарушить равновесие и опрокинуть ряд сперва маленьких домино, потом – больших домино, потом гигантских домино, за многие и многие годы сквозь Время. В голове у Экельса всё мешалось. Неужели такая малость способна всё изменить?! Одна убитая бабочка – неужели это так важно?! Неужели?!

Лицо его застыло. Дрожащими губами он спросил:

– Кто… кто победил вчера на президентских выборах?

Человек за стойкой расхохотался:

– Вы, никак, шутите? Вы ж и сами отлично знаете. Дойчер, конечно. А кто ещё-то? Не жалкий же слабак Кийт. Теперь у нас президент что надо, сильный, волевой, не размазня какая-нибудь! – Секретарь умолк. – Что-то не так?

Экельс застонал. Он рухнул на колени. Трясущимися пальцами поднял золотистую бабочку.

– А мы не можем отвезти её назад, – умолял он мир, и себя самого, и представителей компании, и Машину. – А мы не можем её снова оживить? Нельзя ли начать всё сначала? Нельзя ли…

Экельс не трогался с места. Зажмурившись, дрожа, он ждал. Совсем рядом слышалось тяжёлое дыхание Трависа; вот Травис вскинул винтовку, щёлкнул предохранитель, дуло приподнялось.

Прогремел гром.

Средь стылых волн, вдали от земли, мы каждый вечер ждали, чтобы пришёл туман, и туман сгущался, и мы смазывали медный механизм, и зажигали фонарь на высокой каменной башне.

Ощущая себя двумя птицами в сером небе, Макданн и я слали наружу направленный свет – красный, затем белый, затем снова красный: выискивать одинокие корабли.

А если они нашего луча не видели, так ведь всегда был наш Голос: громкий и гулкий рёв нашей Туманной Сирены пульсировал в ошмётках тумана, распугивал чаек точно рассыпанные колоды карт и вздымал высокие пенные волны.

– Одиноко тут, ну да ты к такой жизни уже попривык, правда? – спросил Макданн.

– Да, – согласился я, – слава богу, ты неплохой собеседник.

– Что ж, завтра твоя очередь развлекаться на Большой земле, – улыбнулся он, – танцевать с девушками и пить джин.

– Макданн, а о чём ты думаешь, когда я бросаю тебя здесь одного?

– О тайнах моря. – Макданн зажёг трубку. Стоял холодный ноябрьский вечер, часы показывали четверть восьмого, отопление уже включили, хвост света хлестал в двухстах направлениях сразу, в длинном горле башни клокотала Туманная Сирена. В радиусе ста миль от побережья не было ни городка, лишь одинокая дорога тянулась через безжизненные земли к морю: по ней проезжали одна-две машины. А дальше – две мили холодной воды до самой нашей скалы да редкие корабли.

– Тайны моря, – задумчиво повторил Макданн. – А ты знаешь, что океан – самая здоровенная в мире снежинка, чёрт его дери! Он бурлит и зыбится тысячами форм и красок – и все разные. Удивительно. Однажды ночью, много лет назад, я сидел тут один – и вдруг все рыбы морские поднялись к поверхности. Что-то пригнало их сюда, в залив – они вроде как дрожали и глядели, как свет маяка меняется над ними с красного на белый, с белого на красный – я даже их странные глаза различал. Прямо мороз по коже. Они развернулись словно павлиний хвост, они всё прибывали и прибывали, пока не настала полночь. А затем совершенно беззвучно скользнули прочь: целый миллион рыб раз – и исчез. Я вот думаю, может, в каком-то смысле, они приплыли за столько миль вроде как поклониться святыне. Удивительно. Но ты только представь себе, какой им видится наша башня: воздвиглась на семьдесят футов над водой, заявляет о себе чудовищным голосом, и от неё исходит свет Господень. Эти рыбы, они больше не возвращались, но, может, какое-то время им чудилось, будто они пред ликом Божиим?

Я поёжился. Я выглянул в окно – протяжённая серая лужайка моря уходила в ничто и никуда.