Место силы - Ольга Колпакова

– Нельзя привязывать любовь, – опять дополнила Наташу биолог – мать – пятерых и так далее, – нельзя вернуться к старой Любви. Любовь – это река. Люди, учитесь плавать! Это я вам как разумный человек говорю.

В этом месте я поняла, что хочу купаться. Любовь – это река! Любовь – это река!

Артур бездельничал возле столика с надписью «Стол находок». Рядом с несколькими потерянными туристами шлёпками, лифчиками, фонариком и флейтой стояли две красивые таблички: «Потеряли себя? Поможем найти» и «Ищите смысл жизни? Тоже к нам».

Пока я бегала за купальником, Артур перенёс столик к добытчику плазмы из астрала.

Караганка – неширокая, но чистая и глубокая река. Артур сказал, что она течёт по тектоническому разлому. Поэтому местами глубже 20 метров.

– Я думаю сменить имя, – сказала я Артуру. – У меня из-за него всякие несчастья.

– Какие несчастья? – спросил Артур.

– Ну, я не совсем так живу, как хотелось бы, – так вот, с ходу, я не смогла назвать ни одного настоящего несчастья. Не рассказывать же ему про неудачное удаление волос и угри.

– Став Ниной или – Мариной, начнёшь по-другому жить? – усмехнулся Артур. – Я вот делаю всё, что мне интересно. А ты чем увлекаешься?

Хорошо, что мы уже пришли… Я, конечно, натренированная в дискуссиях с Димоном, но, всё равно, боюсь выглядеть глупее, чем есть на самом деле. И я, конечно, не призналась бы, что увлекаюсь в данный момент поисками пути к славе и… им.

Куда мы попали! Артуру пришлось меня пихнуть, чтобы я вышла из ступора. Здесь росли кувшинки. Настоящие. Я первый раз видела кувшинки. Они были совсем как в моей утренней дрёме.

Дальше писать совершенно невозможно, потому что под такой шум о кувшинках не пишут! Папа около часа скакал на вороной длинногривой лошади. Его уже с дельтаплана разыскивать начали. Говорит, лошадь сама выбрала направление, три раза обежала вокруг какой-то горы и только потом решила вернуться назад, и что они на него все накинулись, пусть у лошади спрашивают, зачем ей вздумалось бежать так далеко.

– Я видел! Он лошади говорил, чтобы быстро скакала! – кричал башкир и требовал заплатить за скачки, потому что лошадь устала и следующего туриста возить не захочет.

– Эта лошадь возит вокруг горы Разума… – разнеслось по лагерю. И пришлось ввести запись желающих на весь следующий день. Потому что гора Разума помогает найти самое разумное решение в сложных ситуациях. И, видно, у посетителей места силы таких ситуаций накопилось немало. Хозяин лошади папу простил и даже разрешил Димке её покормить.

Но это ещё не беда. Беда пришла в виде миски. Какой-то индус или буддист продал папе поющую чашу. Папа теперь сидит у палатки и пялится на неё, не понимая, как ему удалось заполучить эту миску с пестиком. Но уж если деньги заплачены, не пропадать же добру. Папа взял похожую на толкушку деревяшечку и стал водить по краю чаши. Ну вот, у кризиса появился звук! Лёхин суслик в панике юркнул в нору. Соседи, что дымили на нас своим костром, быстро залили огонь и куда-то усвистали. Лёшка рассказал, что если чистота звука спустится до очень низкой, то человек может запаниковать и броситься с корабля в море или уйти в тундру в сторону Полярного сияния. Хотя этот самый инфразвук ухом не слышен. Я стала оглядываться в поисках Полярного сияния.

Если заткнуть уши и коротко: сходили в музей «Природа и человек». Мама сама нам провела экскурсию. Там показано, как у них всё внутри города устроено было, и скелет древний лежит. Древняя аркаимка внешне похожа на ту самую разумного – человека – биолога – мать пятерых и т. д. Ещё в музее костюмы, черепки, ножи. И скульптурка одного дядечки, он сидит и в небо смотрит. Лицом – родной брат истуканов с острова Пасхи.

Рядом с музеем руки из земли торчат. Железные. Похоже, будто люди, которые когда-то здесь жили, просят нас не забывать о них. Мне хотелось подойти и выдернуть.

Дальше мельница стоит. И казачий дом. Но это уже из другой оперы и на завтра.

Мама сделала в столовой заказ, и мы сегодня будем ужинать как арии (белые люди). Еще археологи подарили ей набор красных длинных футболок. Говорят, примерно такие носили древние аркаимцы.

Вот бы всегда здесь жить. Я бы все книжки им рассказал. Меня в классе никто не слушает, и Дина с Димой не слушают. А на уроках времени мало, чтобы рассказывать, что я прочитал. Я сегодня свистеть научился. И просто так, и в стручок акации. Только папа не разрешает много свистеть. Он после своей чаши и окрошки хочет тишину послушать. Но у него самого в животе квас бурчит, так что не знаю, как он будет тишину слушать. А я хочу полностью послушать, как свистят суслики и поют птицы. Полностью – это 400 тонов в секунду. Надо сделать такую антенну с трансформатором на голову, чтобы любую чистоту настраивать. Вот, например, обычное ухо улавливает 20 изменений звука в секунду. А птицы издают за секунду больше 200 звуков. Мы слышим птичью песню, как если бы вместо предложения осталось: «П и с б з». Это очень мало, не понять, говорят тебе «Птицы издают в секунду больше 200 звуков» или «Приходил издалека суслик с большим зайцем». Это ведь совсем разные вещи получаются.

На нашей полянке много птиц поёт. Только я не вижу, где они прячутся. И туристов тоже много. Они часто говорят слово на «бля» и не прячутся. Я спросил, что оно означает. Ведь это что-то важное, если его люди постоянно повторяют. Чаще, чем волшебные слова «спасибо» и «пожалуйста». Может быть, мне его тоже использовать?

– Сейчас наслушается здесь ребёнок всякого! – начал сердиться папа.

– Да, одна твоя чаша чего стоит, – ответила мама. – А слово это – никакое не ругательство. Его и те, кто в древности в Аркаиме жил, говорили. «Бла» значит по-протоиндоевропейски – «дуть», а то, что Лёша произнёс – означает «пустое», «обман».

– О, теперь поняла, почему в кино говорят: «бла – бла – бла». Болтовня, получается, – сказала Динка.

– А потом слово стали употреблять неправильно, оно испортилось, стало ругательным, – закончила мама.

– Всё, всё портится, даже слова! – огорчился папа. – Конец света.

Мне показалось, что он хотел добавить это пустое слово, но только выдохнул и полез в палатку.

Я ещё посидел, слушал, как невдалеке разговаривали соседи, и переводил про себя на индоевропейский. А ведь получалось, что они этим словом отменяли всё, о чем говорили! Всё делали пустым. Пустой звук.

Я долго не мог уснуть, думал про прошлое и будущее. Про то, что я – это мост. Я весь сделан из прошлого. Каждая моя клетка была клеткой кого-то другого. А что же тогда я сам? Есть у меня чего-нибудь моего? Я – как все. И одеваюсь, как все, и учусь, и внешность обычная. Динка, она хоть старается быть на кого-то знаменитого похожа, выделиться из толпы. Динка – мостик, который хочет пристроиться рядом с каким-нибудь Бруклинским мостом и стать Мостиком, Который Рядом с Бруклинским. А я – как все, я просто мост. Что я несу из прошлого в будущее? Набор атомов? Я – мешок для атомов. Почему-то обидно. И навряд ли это так. Потому что…