Ворон - Евгений Рудашевский

– Как знать!

После этих слов повторилось молчание. Дима украдкой заглянул в котелок, надеялся увидеть остатки супа. Их там не было. Пришлось довольствоваться сухарями. Сегодня аппетит у него был крепким.

– Опять силки? – спросил Витя.

– Бесполезно, – качнул головой Артёмыч. – Ясно же, он их знает.

– Тогда что?

Все посмотрели на Николая Николаевича. Тот, не поднимая взгляда от рук, словно говорил сам с собой, тихо сказал:

– Сидеть в доме.

Ему никто не ответил.

Дима с интересом смотрел то на одного охотника, то на другого. Он не ожидал, что всё будет так серьёзно.

Наконец Артёмыч протянул:

– Не хотелось бы.

– Делать нечего. Или прятать мясо, или стрелять гада. Посидишь, обождёшь. Как прилетит, пришурупишься хорошенько и – бац! – Николай Николаевич шлёпнул ладонью по столешнице. – Охоться себе дальше.

– А стрелять-то как? – спросил Артёмыч. – Снаружи ждать, так не прилетит. На поляне и спрятаться толком негде. В снег, что ли, закапываться?

Окно, выходившее на верёвку с мясом, было без форточки и само по себе не открывалось. Оно было в две рамы – широкую и узкую.

Николай Николаевич сказал, что надо выставить стекло из узкой рамы, а ждать в доме:

– Холодновато, но ничего… Деваться некуда.

– А мясо? – Артёмыч указал на квасившуюся в бидоне приманку. – А шкурки?

– Ничего, тряпками накроем, к печке поставим, не замёрзнут.

– Ну, не знаю.

Недолго поспорив, все согласились с планом Николая Николаевича. Охотники увлеклись этой неожиданной игрой. И только дядя противостояние с птицей по-прежнему воспринимал угрюмо.

Перед сном решили, что караулить будет Витя. Он такому назначению не противился. Дима хотел остаться с ним, но дядя сказал, что нечего устраивать посиделки:

– Завтра со мной пойдёшь. Пора пристреливаться. Пятый день тут, а пока только запасы жрёшь и храпишь, когда не надо.

Артёмыч хохотнул.

Дядя явно был не в духе. Дима предпочёл не пререкаться с ним и вообще ни о чём его не спрашивать. Николай Николаевич отчасти был прав, Диме пора было добыть первую шкурку. «А вот про храплю – неправда. Нет такого. Мне бы мама сказала», – подумал юноша и сам улыбнулся тому, до чего глупо это прозвучало.

Ночью Артёмыч проснулся из-за громкого, раздавшегося вблизи от дома вороньего крика. Охотник поднялся с койки, посмотрел в окно, но там, в сером свете луны, птицу не заметил – только лиственницу и привязанную к ней верёвку с мясом.

– Ты чего? – спросил Витя.

– Слышал?

– Что?

– Ворон кричал. Где-то рядом.

– Злится, что мы ночью дома. Боится за мясом прилетать.

– Может, выйти?

– Оставь его мне. Да и показалось тебе. Вороны спят по ночам.

– А если с фонарём?

– Не дури, – неожиданно отозвался Николай Николаевич. Пробормотал что-то ещё и отвернулся к стене. Койка под ним скрипнула несколько раз и умолкла.

Артёмыч опять посмотрел на лиственницу, потом, вздохнув, лёг. Прислушался к лесной тишине. Вскоре уснул.

Утром потуже растопили печь, занялись окном. Сгребли с подоконника ворох запылённых вещей. Николай Николаевич снаружи топором поддел крепёжные дощечки, отогнул гвозди. Дима изнутри подтолкнул стекло. Осыпаясь сухой замазкой, оно вышло. Скололся уголок. Дядя цокнул, но ругаться не стал.

Артёмыч подшучивал над Витей, говорил, что тот освоит новый промысел – отстрел наглых воронов.

– Будешь из перьев делать ожерелье и продавать как амулет от скромности.

Шуткам Артёмыча никто не смеялся, но его это не смущало, он продолжал фантазировать о настойке из толчёного клюва, которая будет продаваться не хуже настойки из пантов.

На прощание Николай Николаевич попросил Витю не курить. Сказал, что запах табака отпугнёт птицу. Посоветовал стрелять дробью.

– Сразу не пали. Дай ему приклеваться.

– Да знаю, знаю, – махнул рукой Витя.

Его совсем не расстроила вынужденная отлучка от охоты. Доход всё равно делился поровну, так почему бы не посидеть денёк дома? Огорчало лишь то, что Артёмыч потребовал не рассиживаться попусту.

Договорились, что, если ворон пожалует не позже полудня, Витя отправится проверять свои капканы.

Охотники ушли не прощаясь. Дима оглянулся к дому и почувствовал странное волнение. Прислушался к нему и неожиданно понял, что желает ворону удачи. Ему не хотелось, чтобы эта история закончилась так быстро.

Для юноши повторилась уже знакомая охота с Тамгой. В этот раз он со знанием всматривался в соболиные следы, даже сам подцепил один из них ножом, по его твёрдости понял, что он остыл – зверёк тут прошёл давно.

Они с дядей всё глубже уходили в тайгу, а Дима мыслями невольно возвращался к зимовью, жалел, что не мог остаться с Витей, вслушивался в чащу – в подозрении уловить эхо дальнего выстрела.

Соболя никак не удавалось отследить, и дядя рассказывал племяннику о собачьих повадках. Объяснял, как воспитывать лайку и как за ней ухаживать на промысле.

– Если погода размякла, это не страшно, – говорил он на ходу. – Няшей собаку не подпортить.

– Няшей? – удивился Дима.

– Слякотью, грязью, – пояснил Николай Николаевич. – И чего ты лыбишься?

– У нас так называют красивых девушек.

– Как?

– Няшей.

– Ты вообще слушаешь? – нахмурился дядя. – Какие девушки? Алё, гараж, ты куда думаешь? Я тебе про что говорю?

– Да я только…

– Повтори, что слышал.

Дима повторил слова о том, что слякоть собакам не страшна. Дядя кивнул и продолжил:

– Но если при слякоти ударит мороз, собаку нельзя выпускать. Она себе лапы изрежет. Жди, пока снегом всё привалит. Понял?

Дима кивнул. Подумал, что Артёмыч наверняка отшутил бы что-нибудь о девушках, которых в городе называют няшей, – что-нибудь пошлое, но весёлое.

Дядя отвлёкся к соболиным следам, а Дима опять подумал о вороне. Как он там? Уже попал на дробь или только подлетает к зимовью?

Витя тем временем думал о Диме, гадая, добыл ли он своего первого соболя. Стоял в углу и курил в ладошку, будто это могло скрыть табачный запах. Тянул в себя шероховатый дым, выдыхал его; тот, выкручиваясь бахромой, шёл к потолку, выскальзывал в окно.

– Посиди тут без сигарет целый день, уши завянут, – шептал он, глубже кутаясь в ворот.