Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - Владимир Жельвис
Шрифт:
Интервал:
Сравните в этой связи известный отрывок из «Трёх товарищей» Э. М. Ремарка:
Было уже довольно темно, когда я отвёл Патрицию Хольман домой. Медленно возвращался я назад. На душе у меня стало вдруг одиноко и пусто. […] Чёрт побери! Меня круто развернуло, потому что я налетел на кого-то толстенького человечка. «Эй! – прорычал толстяк, кипя от бешенства. – Протри глаза, неуклюжий пук соломенный!» Я не отвёл глаза. «Ты что, не привык людей встречать, а?» – продолжал он гавкать. Он попался мне как нельзя более кстати. «Людей-то я встречал, – ответил я, – но вот не видал, чтобы по улице ходили пивные бочки». Толстяк ни минуты не помедлил с ответом. Он застыл, раздулся и прошипел: «Знаешь что? Иди-ка ты в зоопарк! Нечего сонным кенгуру на улице делать!» Я сообразил, что имею дело с ругателем высокого класса. Ну что, несмотря на моё угнетённое состояние, нельзя было ронять своё достоинство. «Ступай своей дорогой, ты, полоумный семимесячный недоносок!» – сказал я и поднял руку в благословляющем жесте. Он пропустил мой совет мимо ушей. «Пусть тебе в башку хоть бетон жидкий зальют, павиан ты бесхвостый!» – пролаял он. Я запустил в него плоскостопым декадентом. Он в меня – линючим какаду. Я его двинул безработным мойщиком трупов. На это он уже с некоторым уважением обозначил меня как коровью голову, поражённую раковой опухолью. Тогда я, чтобы уж на том и закончить, назвал его бродячим кладбищем бифштексов. И тут лицо его просияло. «Бродячее кладбище бифштексов – это здорово, – сказал он. – Я такого ещё не слыхал. Включу в свой репертуар. Ну, а пока…» Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные взаимного уважения. Перебранка меня освежила.
Как видим, у Ремарка перебранка превратилась в самостоятельную деятельность. Авторов подобных высказываний в значительной степени интересует не цель добиться унижения адресата, а сам процесс творчества, блеск демонстрируемых стилистических приёмов сам по себе. В приведённом примере об этом сказано прямо: «…мы расстались, преисполненные взаимного уважения». Такой результат был бы невозможен, если бы цветистые обзывания действительно воспринимались собеседниками как оскорбления.
Впрочем, не стоит забывать, что обращение к инвективе как к привычному средству общения – безразлично в каком качестве – больше характерно для людей с очень бедным словарём, неспособным выражать обуревающие их эмоции. В частности, ещё и поэтому виртуозная брань воспринимается рядовыми членами группы как недоступное большинству искусство. В книге Н. Раскина «Энциклопедия хулиганствующего ортодокса» есть такая запись.
Юрий Петрович Любимов вспоминал:
«Мне Вольпин рассказывал, как спасся с Эрдманом в лагерях, когда туда к уркам попали. Блатняга к ним подходит. «Ну что, дать тебе в долг? Дать? Ну?» – пена у него уже изо рта шла. Сейчас пришьёт. И вдруг Вольпин выдаёт ему на двух страницах зарифмованную матерщину. И блатняга обалдел. И идёт у них отвал. Театр. А они это любили. И Вольпина с Эрдманом сразу зауважали. Места на нарах уступили. И попросили матерщину на бис повторить.
Скорее всего, речь там шла о бессмысленных рифмовках, состоящих только из самых грубых русских инвектив, обычно бытующих под сомнительными названиями «Большой загиб Петра Великого», «Малый загиб Петра Великого» и прочих. Вот одна такая. Её сообщил автору Л. М. Городин, политзаключённый с двадцатилетним стажем:
…Мне с тобой не сговориться. Поцелуй лисицу в пиздицу, зайца – в яйца, собаку – в сраку, антилопу – в жопу, волка – в хуй и больше со мной не толкуй. Мать твою ети на сухом пути, тётку – в глотку, гувернанку – наизнанку. Дяде твоему в течь то, что ты ешь, матери твоей в сраку – мёрзлую собаку, чтобы она стыла, выла, лаяла, скребла, ебла и выебла такого сукиного сына, как ты. Хуй тебе жеребячий в рот вставлячий да потише вынимачий, чтобы стал ты понимать, как ебу я твою мать.
Вы заметили, что в рассказике «художественная матерщина» называется именно театром? И повторяется она не как-нибудь, а «на бис»?
Важное уточнение. Сказанное выше о любви к сквернословию людей с бедным словарным запасом, конечно, остаётся в силе. Но вот какой текст появился в Интернете. Назывался он «Любовь к алкоголю и мату: странные признаки высокого интеллекта»». Начинается он так:
Поздно ложитесь в постель, ругаетесь, как сапожник, и хаос на рабочем столе проводит в ужас? Не расстраивайтесь. Просто вы, скорее всего, очень умный человек. Так, по крайней мере, рассудили видные психологи сразу из нескольких главных университетов мира.
Группа учёных из университета американского штата Миннесота, утверждается в этом тексте, якобы заявляют, что сплошь и рядом люди с высоким интеллектом «матерятся, аки деревенский Ванька». И ограниченность словарного запаса тут ни при чём. Одним из главных свойств умного человека, говорят специалисты канадского университета Лейкхед, является проекция возможных неприятностей. В результате они вынуждены жить в состоянии перманентного стресса. Мат у них – своеобразная реакция и попытка разрядки.
К подобным сведениям из непроверенных источников следует относиться осторожно. Но если задуматься…
Как мы можем добиться наибольшей оскорбительности? Разумеется, разнообразными способами, но один из самых нами излюбленных – приданием инвективе непристойного характера.
Прекрасно, но что такое «непристойный характер»? Вроде бы мы все это понимаем, но никто ещё не дал определения непристойности. И никогда не даст, потому что такого определения просто не может существовать. Понятие непристойности сильно менялось с течением времени – это раз. А два – оно носит национально-специфический характер. Выше мы уже говорили о том, что в одну эпоху непристойное обозначалось теми же словами, что пристойное – в другую, причём и совершаемое действие, и называемый предмет оставались теми же самыми.
Не существует ничего непристойного для всего человечества. Непристойным может быть только то, что в данной национальной культуре и в данный момент определено как непристойное.
Сколько авторитетных учёных спотыкалось об определение непристойности! Даже знаменитая «Британская энциклопедия» пишет:
Это то, что оскорбляет общественные представления о приличиях.
Как видим, перед нами повторение того же самого другими словами: непристойное – это то, что не пристойно. Понимая уязвимость такого определения, его автор добавляет:
Подобно красоте, явление непристойности зависит от личных пристрастий, что видно из невозможности дать ей удовлетворительное определение.
Очень удачно здесь сравнение непристойности с красотой: для кого-то идеал красоты – это бюст царицы Нефертити, но, скажем, Мерилин Монро оставляет совершенно равнодушным, а для других – например, для президента Кеннеди, всё было как раз наоборот. В статье из «Британской энциклопедии» даже говорится, что пятьдесят стран мира подписали международное соглашение о контроле за непристойными публикациями, однако действует это соглашение без определения, что это такое. Страны-подписанты договорились, что это понятие носит национально-специфический характер.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!