Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650-1945 - Карл Деметр

Сознавая свое особое положение и стараясь его сохранить, прусские офицеры-дворяне и действовали соответственно. Они стремились собраться и закрепиться в определенных полках – особенно в гвардии и кавалерии. Предпочтение оказывалось полкам, квартировавшим в столичных городах, где находились дворы германских королевских семей. Монархи и принцы очень часто были официальными покровителями этих частей, и они использовали свое влияние, чтобы сохранить пропорцию дворян среди офицеров этих полков. Другие города, обладавшие в глазах дворян такими достоинствами, как светское общество, наличие театра или живописных окрестностей, также становились центрами притяжения для «провинциальной гвардии». Были среди офицеров и такие, кто предпочитал службу в отдаленных гарнизонах на восточной границе рейха, их, без сомнения, привлекало приятное общество местных землевладельцев. С другой стороны, в Лотарингии, где природа гораздо красивее, жизнь в приграничных гарнизонах была совсем другой: политические факторы ограничивали общение офицеров только своим кругом, и с начала 80-х в таких полках постоянно возникали трудности с поддержанием численности офицеров на должном уровне. Наконец, во многих старых подразделениях большую роль играли традиции: например, в Восточной Германии дворянские семьи гордились тем, что их сыновья будут служить в полках, в которых служили, сражались и погибали их предки.

Именно фактор нарушения традиции всегда подчеркивался властями, если в рейхстаге или прессе становилось известно о каком-либо злоупотреблении или аморальном поступке. Во многих случаях такое объяснение имело под собой все основания, но даже этого было недостаточно, чтобы оправдать недопущение буржуазии в офицерский корпус. Даже сам фон Эйнем, военный министр, однажды заявил, что в армии есть такие полки, где офицеры – сплошь дворяне, в то время как своей репутацией эти подразделения обязаны офицерам-буржуа, служившим в них в 1813—1815, 1866 и 1870 годах и павшим на полях сражений. Такое нельзя оправдывать лишь существованием традиций. Подобное публичное осуждение элитного характера гвардии и «провинциальной гвардии» привело к тому, что консервативно настроенные старшие офицеры, служившие при дворе, постарались настроить императора против фон Эйнема. Однако Вильгельм II ясно дал понять министру, что он полностью согласен с его словами. В последние годы перед Первой мировой войной прусское военное министерство в секретном докладе перечислило, с указанием процентных соотношений, семь кавалерийских и сорок девять пехотных полков, базирующихся в «хороших» гарнизонах, в которых преобладали офицеры буржуазного происхождения, и девять кавалерийских полков, базирующихся в «не столь хороших» гарнизонах, где большинство офицеров были дворянами. Однако можно не сомневаться, что у руководства министерства были все основания не рассматривать столь красноречивую статистику и не сравнивать количество полков, в которых служили в основном дворяне, в «хороших» гарнизонах, с количеством «буржуазных» полков в «плохих» или «не столь хороших» гарнизонах. Нельзя было отрицать, и военное министерство само это признавало, что «общественная дискуссия в рейхстаге и прессе выявила в этой связи злоупотребления, грозившие перерасти в постоянную практику, которая не идет на пользу армии в целом».

Попытки дворянства «запечатать» определенные подразделения в угоду своим социологическим предпочтениям появились еще во времена императора Вильгельма I и поначалу ограничивались главным образом гвардией. При Вильгельме II эти попытки стали даже более успешными, особенно на периферии, пока, наконец, примерно в 1908 году этому не был положен конец. Никому в голову не пришло покуситься на 200-летнюю традицию, лежавшую в основе формирования армии, – свободу выбора, которой обладали командиры полков и собрание офицеров. Однако в вопросах ежегодного распределения офицеров, закончивших кадетские училища и в какой-то степени в вопросах перехода из одних частей в другие военное министерство обладало правом непосредственного вмешательства, и в дальнейшем оно его активно использовало. К примеру, весной 1910 года на службу в прусскую армию поступило 42 кадета из дворянских и 88 из буржуазных семей. По пять человек из каждой группы попали в гвардию, и одновременно с этим девять буржуа получили назначение в пехотные полки, расквартированные в столицах королевских домов или считавшиеся самыми престижными в армии, в которых служили лишь офицеры благородного происхождения. Более того, несколько молодых дворян попало в отдаленные маленькие гарнизоны, чего несколькими годами раньше им, скорее всего, удалось бы избежать.

Действуя подобным образом, властям удалось начать постепенные преобразования, затронувшие даже гвардию (т. е. пехоту, кавалерию и артиллерию). В 1908 году в гвардии было четыре офицера-буржуа, в 1911-м – двадцать шесть, в 1911-м – тридцать пять и в 1913 году – пятьдесят девять. Многим новичкам потребовалось совсем немного времени, чтобы завоевать расположение своих сослуживцев-аристократов, особенно если их интеллектуальный уровень был выше среднего, и они стремились честно служить своему отечеству. Были, однако, и другие, не обладавшие никакими интеллектуальными или военными достоинствами, а только толстым кошельком. Они не стали украшением гвардии или армии в целом, и те, кто одобрил такие назначения и даже способствовал им, вероятно, имели весьма странные представления как о буржуазии, так и об аристократии.

Если не учитывать различные внешние вмешательства в естественный ход событий и посмотреть, как все складывалось исторически, станет ясно, что положение, которое занимала родовая аристократия в офицерском корпусе, было характерно для исконных прусских земель к востоку от Эльбы, где сложилась особая социальная структура. На юге и на западе империи ситуация была иной, за исключением Саксонии. Условия формирования саксонского офицерского корпуса были очень похожи на то, что происходило в Пруссии. В XVIII и начале XIX века саксонское офицерство полностью состояло из дворян. В кадетский корпус, который долгие годы оставался единственным источником офицерских кадров, допускались только сыновья дворян. И лишь когда французская революция 1830 года распространилась до Саксонии, кадетская академия лишилась своего аристократического характера. Тогда был издан приказ о допуске юношей из буржуазных семей в учебные учреждения, готовившие кадры для офицерского корпуса. Так, в 1831 году в Саксонии в такие заведения наряду с двадцатью дворянами были приняты шесть буржуа. На следующий год обучались уже семнадцать дворян и одиннадцать буржуа, в 1833 году это соотношение составляло девятнадцать к восьми, а в 1834 году – двадцать два к четырем, не учитывая так называемых «добровольцев», которые были выходцами из буржуазных семей. Таким образом, преобладание дворян среди саксонских офицеров было не столь разительным, но все же весьма отчетливым, и до конца 70-х годов положение не менялось, что можно увидеть из списка саксонских офицеров (без данных по военным врачам).

Начиная с раздела Саксонии Венским конгрессом в 1815 году количество дворян в офицерском корпусе практически не менялось в течение десятилетий. В 60-х годах, вследствие шедших в те годы войн, количество офицеров-буржуа на какое-то время превысило количество дворян, но в 80-х они снова оказались в большинстве. Когда возникла потребность в резком увеличении численности армии, то именно буржуазия предоставила новые кадры для офицерского корпуса, и с тех пор более четырех пятых саксонского офицерства составляли выходцы из буржуазных семей.