Кольцо призрака - Софья Прокофьева

Андрей, похоже, даже не расслышал птичьего посвиста, даже не повернул головы.

– Вот будем пить чай, я тебе дам, – наклонилась к девочке Анна. Но Ларочкины глаза только полыхнули черным.

– Хорошо как! Налей еще коньяку, Андрюша, – отдыхая, просторно вздохнула Люба-Любаня. – Не знаю. Зуб чего-то. Прополощу коньяком. Говорят, помогает. Какой-то серый стал, а не болит. Гниет, что ли? У Ларки тоже один зуб, как у меня, совсем серый. Да ерунда, все равно он у нее скоро выпадет. Молочный. – Не боясь обжечься, ухватилась прямо за раскаленный уголек, только что вытащенный из костра, потянула край губы кверху. – Ребята, заметно?

– Закрой пасть, – неожиданно грубо, хотя и вполголоса сказал Лапоть и тут же вовсю захрустел куриной ножкой. Капля жира, пронеся в себе мгновение жизни луча, упала ему на колено и растеклась оливковым пятном. «В чистку, в чистку теперь брюки», – злорадно подумала Анна.

– Ты бы полегче, Эдик, а? – лениво протянул Илья. – А вообще-то засиделись мы. Пора!

– Что вы! – искренне огорчилась Анна. – А чай? Торт даже не разрезали. Нет, нет. Рано еще. Куда?

– Лапоть, кто будет дверь закрывать? – с непонятным Анне раздражением сказал Андрей. Лапоть тут же по-петушиному растопырил локти, скакнул к двери, даже не дотронулся до нее, дунул, что ли, шепнул, и дверь тут же плотно закрылась.

– Духотища же, – пожал круглым и плотным плечом Илья. – Накурили. Давайте окно откроем!

– Нет, – сказал Андрей.

– У нас теперь всегда так, – улыбка появилась на губах Анны. – Андрюша все время двери закрывает и шторы задергивает. – Анна доверчиво открывала полные счастья маленькие секреты.

Илья сконфуженно кашлянул в ладонь, но и это не могло остановить Анну.

– Мы даже завтракаем – свечи зажигаем или лампу у тахты…

– Как интересно! – протянула Люба-Любаня, кривя полыхающие губы. Серьги-раковины раскрылись, выпустив знобкий холодок.

– Дядя Андрюша! – вдруг пронзительно резанул воздух голос Ларочки. Голос на миг сбился, оборвался, но она собралась с силами, заторопилась снова, уже с отчаянностью, с вызовом, хмуря детские слабые брови. Слова ее звонко упали в пустое пространство. – Дядя Андрюша, давай поиграем. В кристаллик! Ты мне его давал… когда мама уходила. Ну, дядя Андрюша же! Хочу кристаллик!

Лапоть с шипением втянул воздух в растянутую щель рта. Ларочка приподнялась на коленях. В голосе ее задрожали готовые слезы.

– Мы так играли на тахте. Речка и мы на пляже. Голенькие… Еще хочу… – Тут силы ее иссякли, и она осела под тяжелыми взглядами Андрея и Лаптя. Ларочка сжалась, жесткая юбка растопырилась колючей шишкой. Ларочка провалилась в юбку, скорчилась, замерла.

– Господи, – бесцветно прошептала Люба-Любаня, отворачивая лицо. – Боже мой… Ларочка, ты…

Рубиновые губы погасли, подернулись серым пеплом. Что-то надломилось, поддалось в ее гибком свежем позвоночнике. Она коротко, секундно взглянула на Андрея и тут же отвернулась. Ужас мелькнул в ее провалившемся взгляде.

– Нет, нет… – прошептала Люба-Любаня и потянулась к Ларочке.

Андрей обнял Анну за плечи, повернул, тесно прижал к себе.

– Люба, ты что? – услышала Анна недовольный голос Ильи. – Что такое? Что с тобой, Люба?

Тут как ни в чем не бывало целым оркестром вступил Лапоть, погромыхивая домашним смехом, звякая посудой, уютный, хозяйственный.

– Уходите? Погодите, ребята. Я вам с собой заверну. Ларка же не ела ничего. Целлофановый бы пакет, нет у тебя, Любаня? А… вот. Ну что ты смотришь? Я-то соображаю, не волнуйся. Курицу можно с ветчиной. А рыбу сюда. Сволочь, до чего нежная.

– Не надо, Эдик, – брезгливо отказывался Илья. – Прекрати. Не надо. Где твоя кофточка, Любаня?

Анна слышала звуки торопливых сборов. Ларочку потащили к дверям. Шорох подошв ее туфель по полу. Голос Ильи все окутывал мягким:

– Созвонимся на днях, сговоримся, теперь вы к нам…

Из передней послышался отчаянный вопль Ларочки:

– Ма! Куклу возьми! Кристаллик хочу! Плохой, плохой, дурак!

– Ларочка, Ларочка, не надо, Ларочка. Нет, нет… – вздрагивающий голос Любани утекал за дверь.

– Пусти, я их провожу, – Анна попробовала высвободиться. – Хоть до свидания сказать.

– До свидания, до свидания! – визжал Лапоть, загораживая дверь. – И Анна говорит вам до свидания. Она немножко выпила. От радости. Илья, ты пакет забыл. Андрюша, я вам тоже положил в холодильник…

Хлопнула, все обрубив, дверь.

– Ушли, – шепнул Андрей, отпуская Анну.

Анна посмотрела. На столе нет посуды, поднос с мглистыми отпечатками жабьих перепонок и тот исчез. Когда это Лапоть все успел убрать, унести? Даже постель оправлена, и зелень покрывала растянулась без складок, только в одном месте матово отпечаталась, сминая ворс, растопыренная пятерня Лаптя. Тихо в передней, дверь плотно закрыта. Все ушли.

– Я же тебя просил, – мягко сказал Андрей, – не надо было их звать. А ты? Вот захотелось тебе. Зачем? Тебе что, скучно со мной? Кто они тебе? Никто. И не увидишь никогда, если не захочешь.

– Нехорошо получилось, – Анна все оглядывалась, будто чья-то тень повисла, зацепившись, и осталась в комнате. – Ушли вдруг, даже чай не попили. А Ларочка… Какая девочка странная. Что она такое говорила?

– Больная девочка, сама видишь, – тихо сказал Андрей. Он провел пальцем у нее под носом. – Ты что, плачешь?

Анна невольно рассмеялась:

– Проверяешь, как маленькую. И не собиралась вовсе.

Анна тепло прижалась к нему.

– Хочешь? – шепнул Андрей.

Стараясь продлить опасно вскипающую остроту, подходя и отступая, нащупывая и пугаясь дрожащих точек наслаждения, вдруг не удержались на краю, оба рухнули, слились в одно целое.

– А-а… – обессилеíно простонал Андрей, целуя ее теплое плечо.

Андрей быстро уснул, глубоко и покойно дыша. Анне мешал непривычный свет из окна, неровно срезанный полукруг пушистого солнца.

«Шторы бы задернуть», – нежась и ленясь, подумала Анна, зная, что все равно не встанет, даже пошевелиться неохота.

«Спит как крепко», – Анна улыбнулась, и Андрей, еще не отделившийся от нее, ощутил ее улыбку и во сне потерся влажным ртом об ее плечо.

Надо же, божья коровка ползет по спине, а он хоть бы что. Щекотно же. Сколько их! Такой год, год божьих коровок… Двустворчатая красная спинка распалась. Выпростались черные, жесткого шелка крылья. Божья коровка взлетела и сухой горошиной стукнулась о стекло.

Тогда… Тогда тоже был год божьих коровок.

И вдруг толпа людей с густым пчелиным жужжанием со всех сторон окружила Анну.