Кольцо призрака - Софья Прокофьева

– Мы с вами знакомы, не помните? – неуверенно спросил Илья. Но он тут же исчез, озабоченно хмурясь и ища кого-то в тесной толпе. Тикают часы, да нет, это, вздрагивая, постукивают колеса электрички. Куда она едет? Как хорошо, едет себе и едет.

Анна неясно увидела хрупкую девушку. Она сидела, тихо раскачиваясь, сложив ладони вместе, зажав их между колен. Слабые ноздри маленького носа слиплись, девушка дышала полуоткрытым ртом. Она вдруг подняла глаза, огромные, обременительно-тяжелые для ее лица. Илья посмотрел на нее бегло, равнодушно. Было ясно, что девушка эта ему ни к чему.

– Наташа, – прошептала девушка.

– Наташа, – повторил парень с тяжело разросшимся подбородком из желтого полированного корня и засмеялся.

«А-а… так это Наташа, – вспомнила Анна, выплывая из неглубокого омута сна. – Да-да-да, я все помню. Там где-то должен быть еще Сашка. Только вот втерлась эта рыжая с бутылкой кефира на голове. Сидит и не уступает место».

– Покажи колечко, – сказал парень с деревянным подбородком.

– Смотри, не урони, – Наташа легко спустила с пальца кольцо, вздрогнувшее бледным аметистом. Глаза у нее такого же цвета. Или у нее вместо глаз камни? Кольцо было совсем тонкое, и нетрудно было представить, какие хрупкие кости держат ее рано остановившееся в росте полудетское тело. Парень с полированным подбородком взял кольцо, оно туго наделось на его гладкий, деревянный палец.

– А я вас узнал, – сказал Сашка Анне глуховато и быстро. – Это вы. Я вас видел на той неделе. Вам в глаз попала соринка. – У него был твердый светлый взгляд. – Тут главное – обязательно тереть к носу. А я вам не сказал.

– Навеки обручились, – прошептала Наташа, опуская голову. – Он так обещал…

– Уж так сразу и навеки! Обещал! Обручились, как же, – хохотнул Лапоть, на четвереньках вылезая из-под лавки, весь в пыли и мусоре.

– Отдай кольцо, – заплакала Наташа, рука ее уже была полна крупных аметистовых слез.

За это время деревянный подбородок парня прирос к раме окна.

– Видишь, и кольцо приросло.

– Мылом надо намылить, – гулко сказала рыжая с бутылкой кефира на голове. Грудь ее жидко качнулась. В лифчике она везла квашеную капусту в рассоле, мелькнула красная клюковка. – Без мыла не снять.

Не плотней быстрого облака проскочила бледная Ларочка. Тонкие пальцы ее обиженно раскачивали и дергали длинную паутину, протянувшуюся через весь вагон.

«Зачем мне эта девочка?» – затосковала Анна.

Люба-Любаня, остервенело разрывая грудью паутину, тянулась к Ларочке. «Уедем, уедем, все куплю, – шептала Люба-Любаня. – Нет, нет. Боже мой…»

– А-а… – завыл парень, и его деревянный подбородок наискосок треснул. – Пусти, падло, руку сломаешь!

Сашка крепко ухватил парня за руку и стянул кольцо с его пальца, похожего на сучок. Анна увидела Сашкин профиль, сложенный из простых чистых линий. «Он похож на древнего грека, – подумала Анна. – Из музея. Похоже, что мраморный».

– Возьмите же, девушка!

Граненые слезы со стуком посыпались из Наташиной ладони.

– Встретились, встретились, но не знакомы, – высунулся откуда-то Лапоть. – Думаешь, ты ее спасешь? Фиг-то!

Но Сашка не слышал его.

– Я тогда не подошел к вам. У меня не было чистого носового платка, – проговорил Сашка, не сводя с Анны напряженного взгляда.

Зачем он повис над станцией? Ну да, «Заветы Ильича», мне тут сходить. И Наташа рядом висит. Ноги какие тонкие, наверное, ей трудно висеть. А кольцо блестит.

«Висит рядом и даже спасибо не сказала, – вдруг обиделась Анна за Сашку. – А он такой, вечно с ним всякие истории…»

Тут из-за круглых станционных часов выплыл Лапоть. Он хамовато улыбнулся и попробовал боком пристроиться около Сашки. Но Сашка оттолкнул его, и Лапоть провалился сквозь плоскую станционную крышу.

– Фу, противная! – Анна по пояс приподнялась из марева сна и стряхнула с руки терпеливо ползущую божью коровку.

Надо же, сколько их! Кто их так окрасил? Нет, Господь Бог не мог сотворить их столько разных и всяких. Он им просто разрешил: придумывайтесь сами, как хотите. Все равно… И снова этот навязчивый пчелиный рой. Лапоть, Люба-Любаня, девочка эта, Ларочка… Их ведь не было тогда, когда я Сашу встретила, зачем они лезут?

В тот день мне в глаз попала соринка. Сашка ушел и дверь за собой закрыл. А Наташа все висит над станцией. «Такие как раз и любят сниться, – в дремотной досаде, уже совсем засыпая, подумала Анна. – Делать им нечего!»

– Мамочка, мамочка моя, – восторженно закричал Славка. – А подарки где? В сумке? Все тут? А больше нет?

Анна едва успела поцеловать его в солоноватый глаз, а Славка уже возился с большой яркой коробкой, дергая бечевку и только туже затягивая узел.

Щека матери была прохладной и вялой. Вера Константиновна отстранилась, как показалось Анне, даже отчужденно.

«Плевать, – подумала Анна. – Все равно не угодишь, вечно она недовольна».

Мать в этом году жила как-то нехозяйственно, неуютно. Мало топила, на даче было сыро. Перед террасой на одноногом, вкопанном в землю столе стоял засохший букет в пол-литровой банке, и только на дне немного мутной жижи.

– Что ты Славку так остригла? Прямо сирота казанская! – не сдержалась Анна.

– Я попросила чуть покороче. А девушка попалась такая грубая, – голос Веры Константиновны дрогнул.

«Ладно, у мальчишек волосы быстро растут, – легко подумала Анна. – Вернутся с моря, тогда и покажу его Андрюше».

Анна и не заметила, как втянулась в это двойное зрение: Андрюша увидит, ему понравится, он это любит…

Утром она забежала в «Детский мир», купила оранжевый вездеход, дорогой, на батарейках. Продавщица, совсем девочка, была беременна. Непомерно выпирающим животом она придавила плюшевого мишку, лежавшего на прилавке. Ее милое круглое лицо казалось усталым, над серыми губами коричневые пятна. Она равнодушно завязала коробку, Анна и не подумала проверить, как работает вездеход. А теперь не могла его включить. Огоньки не зажигались. Вездеход стоял посреди стола ярко-оранжевый, сверкающий и неподвижный.

– Плохой вездеход, – сказал Славка и горестно разревелся. Вера Константиновна ухватила Славку за руку и быстро увела в соседнюю комнату.

Анна услышала ее тихий утешающий голос:

– Завтра папа приедет. Папа починит. У нас тут только хорошие мальчики живут. А то и бабуля заплачет.

«Как с младенцем, ему же не три года, – с досадой подумала Анна. – Да пусть как хотят. А вечером… Андрюша…»

Анна даже зажмурилась. И мать, и Славка показались ей плоскими, маленькими, словно она смотрела на них откуда-то сверху, с высокого моста. Она чувствовала, что хочет только одного: скорей, немедленно, первой же электричкой уехать в Москву к Андрюше.