Посланники тьмы - Антон Грановский

Ведана еще немного посидела, думая о своем, потом зевнула и улеглась поудобнее. Ей показалось, что она продремала всего миг, но когда она вновь открыла глаза, тетки Ирицы рядом не было. Вязание ее лежало на комоде.

– Тетка Ирица! – позвала Ведана.

Ответа не последовало. Лишь ветер гудел в оконных щелях. И вдруг что-то тихо цокнуло. Ведана вздрогнула и уставилась на окно.

– Ведана... – позвал чей-то тихий, скрипучий голос.

– Что? – Девка сжала в пальцах край одеяла и испуганно спросила: – Кто это меня зовет?

– Отомкни... – вновь проскрипел голос. – Отомкни мне дверь...

Ведана задрожала и зажмурила глаза.

– Это просто ветер, – хрипло прошептала она. – Матушка обережица, спаси твою непутевую дочку, отведи темный сглаз да дурной навет.

Она открыла глаза и уставилась на окно. Все было тихо и покойно, никаких теней, никаких шорохов. Постепенно Ведана успокоилась.

– Померещится же, – с легкой досадой прошептала она.

За шторкой, отделяющей угол Веданы от горницы, тихонько скрипнула дверь. Ведана улыбнулась и позвала:

– Тетка Ирица, это ты?

Но никто не отозвался. Ведана нахмурилась. Ей снова стало не по себе. Почти не сознавая, что делает, девка протянула руку к комоду и взяла ножик, которым днем лущила орехи.

Вдруг по комнате прошелестел холодный сквозняк, и свеча, горящая на столе, потухла. Комната погрузилась во мрак.

– Тетка Ирица, – дрогнувшим голосом позвала Ведана.

Во мраке колыхнулась занавеска, и чьи-то тихие, почти неслышные шаги зашаркали по полу.

Ведана закричала. Однако с губ ее не сорвалось ни звука, крик рванулся обратно и канул во тьме ее души, словно камень в глубоком, бездонном колодце.

Дрожа всем телом, Ведана протянула руку к столу и нашарила бронзовое огниво, подаренное одним смазливым купчиком. Попыталась выщелкнуть огонь. С первого раза у нее не получилось. Со второго между пластинами пробежала искра, и крохотный пучок сухого сена, воткнутый в щель огнива, полыхнул огнем.

Ведана зажгла свечу и положила огниво на стол. Затем повернулась к шторке, ожидая увидеть перед собой тетку Ирицу, и – окаменела.

Тетка Ирица и впрямь стояла у ее кровати. Голая, простоволосая, бледная, с обвислыми, морщинистыми грудями и испачканным грязью ртом. Все ее тело было покрыто сгустками черной жидковатой грязи, будто она только что выбралась из выгребной ямы.

Но то, что стояло рядом с теткой Ирицей, было во сто крат страшнее. Это был высокий, худой старик, одетый в сермяжный кафтан, сутулый, с бледными губами и недобрым взглядом.

– Дядька Пакомил... – выдохнула Ведана севшим от ужаса голосом.

При звуках своего имени старик вздрогнул, будто вышел из сна, медленно поднял взгляд и уставился на Ведану. Губы его медленно расползлись в улыбке.

– Ведана... – проговорил он странным, сиплым голосом.

Ужас перехватил Ведане горло. Она судорожно махнула ножиком, но мертвец поймал ее запястье и сжал его холодными пальцами. Чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, Ведана отвернулась, чтобы не видеть мертвеца, но он схватил ее ледяными пальцами за подбородок и стал медленно и неумолимо поворачивать ее голову к себе, чтобы Ведана взглянула в его мертвое, темное лицо.

Черное облако вытекло у него изо рта и, извиваясь, как червь, устремилось к Ведане.

Сумерки сгустились. Небо потемнело, а воздух стал синим и словно подернулся полупрозрачной дымкой.

Во дворе ветхой избы, у тлеющего костерка, сидела на бревне баба и грела над огнем руки. Баба была так густо замотана и закутана в тряпки и телогрейки, что понять, толста она или худа, не было никакой возможности. Лица ее тоже было не видать из-за надвинутого на глаза платка. Намотанная на шею тряпка скрывала ее подбородок и нос.

Баба явно замерзла, даже на расстоянии Глеб почувствовал, как дрожит под телогрейками и тряпками ее озябшее тело.

– Эй, мать! – негромко окликнул ее Глеб. – Тут ли Ведана живет?

Баба подняла взгляд на Глеба, оглядела его с ног до головы и ответила старческим, но странным, скрипучим голосом:

– Тут. А ты кто ж будешь? Ухажер?

– Что-то вроде этого, – усмехнулся Глеб. – Дома она сейчас?

– Не знаю. Давно ее не видела. А ты взойди на крыльцо да постучи. Может, и откроет.

Глеб взошел на крыльцо, остановился у двери и прислушался. На душе у него отчего-то было тревожно.

– Чего встал-то? – басовито окликнула баба. – Иди к своей зазнобе, ходок.

Глеб поднял руку для стука, но вдруг замер. Обернулся к старухе и спросил:

– А ты откуда знаешь, что я ходок?

Несколько секунд старуха сидела молча, потом вдруг вскочила с бревна и опрометью бросилась к забору. Мгновение Глеб думал, что делать – кинуться за ней вдогонку или войти в дом.

Этого мгновения странной бабе хватило, чтобы добежать до забора и ловко перемахнуть через него.

Когда Глеб подбежал к забору и выглянул наружу, улица уже была пуста. Глеб нахмурился. Что за странная старуха? Вероятно, переодетый княжий доносчик. Их теперь, поговаривают, в городе больше, чем торговцев.

– Что же тут происходит? – тихо пробормотал Глеб, поежившись от неприятного предчувствия.

Он взглянул на избу. Изба стояла как стояла, света в окнах не было, из трубы тоненькой струйкой вился дымок.

Ладно, черт с ней, с этой старухой.

Взойдя на крыльцо, Глеб переложил берестяной факелок, купленный полчаса назад на торжке, в левую руку, а правой осторожно постучал в дверь. Потом негромко окликнул:

– Ведана!

Никто не отозвался.

Глеб снова постучал – на этот раз громче и снова позвал:

– Ведана, открой! Открой, я от Дивляна!

Но и на этот раз ответа не последовало. Тогда Глеб отошел на шаг от двери и с размаху ударил по ней ногой. Дубовый засов вылетел, и ветхая дверь распахнулась.

Глеб шагнул внутрь избы. В лицо ему тут же пахнуло странным запахом.

– Ведана! – снова окликнул он. – Не бойся! Я пришел, чтобы поговорить о Дивляне!

Ответа не последовало. Глеб достал из кармана зажигалку и запалил факел. Яркий язык пламени осветил крохотные сени. Глеб миновал сени, вошел в горницу и остановился на пороге.

На полу валялась сорванная с веревки занавеска. За занавеской стояла кровать. Ведана лежала на кровати лицом кверху, раскинув руки и ноги. Тело ее, одетое в белую ночную рубашку, высохло так, что напоминало завернутые в желтоватый пергамент кости. Одеяло было откинуто, а подол рубашки задран девке до пояса.