Снежная роза - Валерия Вербинина

И комиссар достал из кармана пару сиреневых кожаных перчаток, которые были обнаружены в бардачке машины Мориса.

Наташа изменилась в лице и вся напряглась.

– Я… Нет, это не мои.

– Вы уверены, мадам?

– Я уверена, – она выдавила из себя вымученную улыбку. – Нет. Это не мое.

Комиссар не стал ей говорить, что дорогие перчатки, сделанные по индивидуальной мерке, записываются в клиентские книги производителей и что отыскать заказчика в таком случае – плевое дело. Не стал он упоминать и того, что инспектор Лебре между делом уже успел съездить на улицу Мира и совершенно точно узнал, что данные перчатки были изготовлены именно для госпожи графини де Круассе. Куда более важным был для Буало тот факт, что собеседница пыталась лгать ему в лицо, но делать этого не умела и оттого выглядела, скажем прямо, жалко.

– Вы больше ничего не хотите мне сказать, госпожа графиня? – спросил он спокойно, убирая перчатки в карман.

– О чем? О господи! Что еще Морис вам наговорил?

Комиссар пристально посмотрел на нее. В течение какой-то доли секунды ему надо было сделать выбор: виновна или нет, замешана или же просто оказалась поблизости, по глупости или от невезения. С одной стороны, Наташа казалась искренней, с другой – явно темнила и что-то скрывала. Неужели она все-таки затеяла интрижку со своим зятем? А как же Арман Ланглуа, какова его роль во всей этой истории? Не мог ли Арман, в самом деле…

Стоп, приказал себе комиссар. Сначала факты, потом версии – как учил его когда-то старый опытный полицейский в комиссариате Шестнадцатого округа города Парижа. Телегу не ставят впереди лошади, а кто так делает, очень быстро раскаивается.

– Благодарю вас, госпожа графиня, за то, что вы смогли уделить мне ваше драгоценное время, чтобы разъяснить некоторые моменты.

Всю эту чепуху Буало проговорил с самым серьезным видом. Наташа, взяв на руки котенка, держала его так, словно он мог защитить ее от полицейского. Когда котенок жалобно мяукнул, она опомнилась и опустила его на диван.

Очень учтиво попрощавшись с хозяйкой дома, комиссар удалился. Наташа смотрела ему вслед, и у нее было такое чувство, как будто ее жизнь вот-вот рухнет к ее ногам грудой осколков.

Звонок.

– Комиссар Буало слушает.

– Это Моро, по поводу машины. Отпечатков пальцев множество, большинство принадлежит Робишо, но есть и неустановленные. На руле только его отпечатки, так что установить, кто до него вел машину, не представляется возможным. Теперь вот что: вы спрашивали насчет следов крови. Сиденья были чисто протерты, но мои ассистенты вскрыли швы. Короче, несколько капель попало внутрь и окрасило соединительные нити. Я пришлю вам отчет…

– Какое именно сиденье?

– Заднее.

– Крови было много?

– Я бы не сказал.

– Как по-вашему, мсье Моро, убийство могло произойти в машине?

– Ну, либо жертву убили в машине, либо труп перевозили на заднем сиденье. Правда, я не заметил следов борьбы, но тут еще многое зависит от способа убийства.

– Благодарю вас, мсье Моро. Если вдруг обнаружите еще что-нибудь, немедленно звоните.

– Разумеется. До свидания, комиссар.

Трубка плюхается на рычаг. Через пару секунд – новый звонок.

– Комиссар Буало.

– Арсен, ты будешь сегодня к обеду?

Жена.

– Нет, дорогая, я никуда не успеваю. У меня тут прорва работы.

– Не забудь пообедать, – тревожится супруга. – Гоняться за преступниками на голодный желудок не слишком полезно для здоровья…

Буало, не выдержав, фыркает. Это их маленькая семейная игра – когда один серьезным тоном изрекает какую-нибудь прописную истину, а другой, как сейчас комиссар, еще более серьезно отвечает:

– Разумеется, дорогая. Даже не сомневайся!

Буало чувствует, что жене страсть как хочется спросить у него, надолго ли он задержится на работе, но она по опыту знает, что он терпеть не может этот вопрос, и потому лишь вздыхает. Попрощавшись, супруги одновременно кладут трубки.

Однако насладиться тишиной комиссару не удается, потому что снова раздается звонок. На сей раз на проводе доктор Леконт из Института судебной медицины.

– Итак, комиссар, труп, который ваши люди подняли из воды, принадлежит мужчине лет тридцати – тридцати двух, рост – метр восемьдесят два, волосы темно-каштановые. На лучевой кости правой руки хорошо сросшийся застарелый перелом. Предположительно рука была сломана в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет…

– Причина смерти? – не утерпев, спрашивает Буало.

– Выстрел в голову. Пулю я извлек, перешлю вашим экспертам, но это точно 7,65. – Доктор имел право говорить как знаток, потому что сотни, если не тысячи раз сталкивался с огнестрельными ранениями.

– А что насчет времени смерти?

– Учитывая, что тело пролежало в воде больше недели, – не позднее четырнадцатого сентября.

– Спасибо, доктор!

Повесив трубку, Буало немного поразмыслил и набрал номер виллы в Сен-Клу, где сейчас работала целая бригада экспертов и сотрудников уголовной полиции.

– Мадам Бенуа, приходящая прислуга, опознала плед, в который был завернут труп, найденный в Сене. Драгоценности Франсуазы Дюфур и многие из ее вещей исчезли, их нет на вилле. Также не хватает двух чемоданов. Машины Симоны нет на месте. Наши люди продолжают осматривать дом и искать свидетелей.

Комиссару хотелось курить, но с некоторых пор курение стало приводить к одышке, и врач настоятельно рекомендовал ему отказаться от сигарет. Нахохлившись, Буало достал из кармана монету, поставил ее ребром на стол и закрутил волчком.

…Итак, утром Лебре вместе с другими полицейскими, экспертами и бригадой водолазов отвез Жюльена Робишо к месту его ночлега. Бродяга показал мост, место, где спал в ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября, и повторил свой рассказ об обстоятельствах, при которых нашел машину Мориса де Фермона. После этого эксперты занялись поиском улик, а водолазы стали обследовать русло реки возле моста. На берегу ничего особенного обнаружить не удалось, а вот водолазам повезло куда больше. Меньше чем через два часа из воды извлекли завернутое в плед тело, которое кто-то для верности обмотал еще и тяжелыми цепями. Судя по всему, убийца очень не хотел, чтобы Морис де Фермон когда-нибудь всплыл.

– Откуда цепи? – пробормотал Буало себе под нос, накрывая ладонью монету, пляшущую на столе.

Он предпочитал думать о цепях, хотя, по правде говоря, ему следовало бы скорее поразмыслить о том, в какой форме преподнести Раймонде, графу де Круассе и близким Мориса весть, что тот стал жертвой преступления. Потому что все приметы убитого совпадали с приметами де Фермона, а раз не оставалось сомнений, что труп, вытащенный из Сены, принадлежит именно ему, у комиссара больше не было пространства для маневра.