Записки Павла Курганова - Юрий Борисович Ильинский
Шрифт:
Интервал:
— Ах, гады!
Я выхватил парабеллум и выстрелил в лампу — она разлетелась на тысячи кусков. Треск выстрела слился с разрывом бомб, они ложились сериями. Но враг уже был дезориентирован: сигнал потух и ему уже не вспыхнуть в ночной темноте.
Осторожно слезли вниз, подкрались к дверям вокзала. В зале для ожидания было темно, пробирались ощупью, впереди Петер.
Вот и дверь начальника станции. Я прижался ухом к холодной коже. Тихо.
— Вася, давай!
Старшина обрушился на дверь, вышиб ее. Страшно заметался огонь свечи, выхватывая из мрака лысого человека у печи, — это был Вальтер.
— Стой! Руки вверх!
Вальтер, оттолкнув Петера, бросился к окну. Мы за ним.
— Сюда, сюда побежал, сховался, — кричал солдат, — вот сюда.
Он показал на зияющий провал, заросший кустарником.
— Нора, что ли?
— Убежище?
— Подземный ход, — торопливо сообщил Петер, — выходит прямо в костел.
Петер скрылся в отверстии.
— Старшина! Быстро в костел.
— Есть!
Я нырнул вслед за мальчиком, за мной полезли Саша и усатый солдат. Я вынул фонарик, и мы побежали по подземному рукаву. Бежали долго. Рукав расширился, под ногами каменные плиты, откуда-то сверху проникал свет.
Саша споткнулся об истлевший скелет. Далеко откатился череп, зазвенела цепь.
— Кто здесь был прикован? За что?
Вот и конец пути. Кругом стены — лестница, над головой — люк. Петер попробовал его открыть — не тут-то было.
— Привалили крышку, гады, — хрипит Саша. — А ну еще разок. — Тщетно: мы заперты в каменном подполье. Бросились назад. Грянули выстрелы.
— Ловушка!
Отскочили за угол, прижались к стене. С нами нет усатого. Что с ним? Стрелять боялись, а вдруг он там, в рукаве?
Петер попросил у Саши автомат.
— Ничего, хлопчик, сами справимся, иди в укрытие.
Но вдруг над нами люк открылся.
— Живы! — вопит наверху старшина, — порядок, товарищ капитан.
Мы вылезли наверх, костел был полон солдат. У ног капитана лежали трое связанных: Вальтер, ксендз Йорек и какой-то длинноволосый субъект в порванной спортивной тужурке.
— Старшина, бери солдат, — скомандовал капитан, — прочесать подземный ход!
В люк нырнули наши солдаты — они пойдут навстречу старшине.
Прошло томительных полчаса. Из люка показался взлохмаченный, облепленный паутиной старшина. Вышло еще несколько солдат, которые несли безжизненное тело. Положили на деревянную скамью — это был солдат, который когда-то ехал со мной на машине. Маской белело в полумраке морщинистое лицо, усы были залиты кровью.
— Поймали их?
— Никого не нашли, товарищ капитан, как в воду канули, только вот Кузьмича… — голос старшины прервался.
Рассвет. Я подошел к убитому: в спине старого солдата торчал плоский, широкий тесак с массивной рукояткой. На рукоятке две буквы: W. W.
…Вечером за ужином я достал записную книжечку Сибирцева, открыл страничку с нарисованной фашистской каской и с удовольствием поставил на ней жирный крест. «Стальной шлем» в нашем городе перестал существовать.
Была середина апреля. Солнце, теплынь, голубое небо — весна в разгаре.
Наши армии наступали, громя фашистскую орду, шли к Берлину.
Меня все же очень тяготила тыловая жизнь, правда, мы не сидели сложа руки, но все же… А потом — Зося. Где и как ее похоронили, я не знал. Тошно стало мне в этом маленьком конфетном городке, мне хотелось в свою часть.
Капитан утешал меня как мог — нагружал работой, старался отвлечь, не знал, бедняга, что я подал командованию просьбу отпустить на передовую.
А еще на место Сибирцева приехал лейтенант. Человек он, видимо, был хороший, и парень, видно, энергичный. Звали его Володей.
…Как-то утром прибежал к нам толстый интендантский капитан чуть не в истерике: кто-то стрелял, в него с крыши разбитого бомбой дома на улице Святого Духа. Капитан тыкал мне в лицо продырявленную фуражку, обливался потом и ругал комендатуру.
— Подхожу к кофейне пивца выпить — жарища, понимаете, вдруг — ззык, и фуражка долой. Что же у вас делается — среди бела дня обстреливают. Весь фронт прошел, все время в боях, приехал с передовой по делу — и на тебе. Еще чего доброго в тылу ухлопают, перед концом войны — обидно.
— Товарищ капитан, я возьму солдат, прочешем это место, а вы покажете дорогу.
Капитан зашипел, как проколотый пузырь.
— Нет, уж увольте, вы там как-нибудь сами, у меня дела: муку надо принимать.
— Муку?
— Точно, ее. Я начальник ПаХа.
Толстяк исчез. Мы с Володей, посмеявшись «воинственности» представителя полевой армейской хлебопекарни, пошли на улицу Святого Духа и облазили все разрушенные дома.
— Похоже, что в этого пекаря стрелял сам святой дух, — пошутил Володя, стряхивая с гимнастерки бурую кирпичную пыль, — впрочем, эти духи ждать нас не станут.
А на другой день опять происшествие. Капитан Степанов ехал на мотоцикле в коляске. На него сбросили с крыши кирпич, который попал ему в грудь… Опять прочесывали здание — и опять ничего.
Степанова отправили в госпиталь — были сломаны два ребра.
Через два дня после этого случая ко мне пришла фрау Вебер, мать Петера. Она принесла записку — Петер болен, просит вечером зайти. Записка была написана по-русски. «Способный, дьяволенок, — подумал я, — изучает русский язык». Я подчеркнул две ошибки красным карандашом.
— Передайте, что приду, фрау Вебер, а это — Хильде. — Я сунул немке пачку печенья из офицерского пайка.
Вечером я отправился к Петеру. Он очень обрадовался моему приходу.
— Матери нет дома, — зашептал Петер, — ушла к соседке, у меня большие новости.
— Как чувствуешь себя? Ты простудился?
— Нет, я не болен, честное слово, просто попросил маму пригласить вас, может, за мной следят.
Я вопросительно посмотрел на мальчика, он продолжал.
— Вы ведь знаете, что я работаю не только на станции, но и два раза в неделю на маслозаводе. Так вот я познакомился там с одним человеком, и он хочет повидаться с вами.
— Зачем?
— Не знаю, он очень просил, но тайно, чтобы его никто не увидел. Он боится, что его убьют.
— Кто этот человек?
— Рабочий на маслозаводе. Немец. Фамилия его Шульц. Иоган Шульц.
— Что же ему нужно?
— Не знаю. Он говорит, что дело большой важности.
— А как ты с ним познакомился?
— Я менял проводку на складе, а он там работает. Как-то раз смотрю, — сидит и плачет. Мужчина — и плачет, удивительно, правда? Но я его стал успокаивать, подружился с ним, а вчера он позвал меня и говорит: «Мне надо поговорить с русскими по важному делу, но я боюсь, что они меня расстреляют». Я рассказал ему о вас, как вы ко мне относитесь и вообще, — Петер махнул рукой, —
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!