Концлагерь «Ромашка» - А. Ш.

К 2031–му году зараза расползлась почти по всему Ближнему Востоку и Средней Азии – Узбекистан и Туркменистан пали, правительство Ирана сидело в Тегеране почти в осаде, пакистанское правительство контролировало только юг страны, в Ираке и Сирии царила анархия. Маска усилился неимоверно, и в середине июня, как раз накануне взрывов в России, заявил, что готов к нападению на Север (Россию, Казахстан), Восток (Китай, Индию) или Юг (Аравию) – однако же, не сказав, где нанесёт первый удар.

Тем утром мы поняли, что первый удар будет нанесён в нашем направлении. Правительство Казахстана, очень опасаясь за свою независимость и суверенитет, так и не дало согласия на размещение российских войск на своей территории, и последние годы занималось тем, что пыталось поднять боеспособность своей небольшой армии. Однако безудержная исламистская пропаганда, расползавшаяся по стране вместе с джихадистскими лазутчиками, проникавшими сквозь дырявую границу, привела к тому, что даже на армию нельзя было вполне полагаться. По всему выходило, что Казахстан – самая лёгкая добыча Маски. Взрывы в Москве и Новосибирске, как мы с Ильёй решили, были всего лишь предупредительными выстрелами – они должны были посеять смуту в российском руководстве и удержать его от войны.

Георгина Матвеевна, выйдя на линейку, ни слова не сказала о произошедшем. Очевидно, администрация лагеря ждала инструкций из Москвы, чтобы рассказать о взрывах в правильном свете.

На первой паре мы устроили нечто вроде соцопроса – Илья попросил парней перекидывать ему бумажки с короткими словами «Будет» или «Не будет». Разумеется, спор шёл о том, начнётся или не начнётся война. Результаты оказались следующие: «Будет» – 22, «Не будет» – 25. Когда записки обошли ряды, из динамика раздался голос директора:

«Бойскауты, минутку внимания. Отложите Ваши планшеты и ручки в стороны. Сегодня в шесть утра по московскому времени в столице и Новосибирске произошли теракты. Неизвестные мерзавцы, лишённые чести и мужества, заложили бомбы в жилые дома. К сожалению, взрывы унесли много жизней. Раненым оказывается вся необходимая помощь, пострадавшие и оставшиеся без родных и жилья получат компенсации от государства. Я хочу сказать вам, что только трусливые и ничтожные личности нападают из – за угла и бьют в спину. Последняя низость – лишать жизни мирных, ни в чём не повинных людей. Кем бы ни были те негодяи, что совершили сегодня гнусную атаку, мы точно знаем, что они трусы. Они побоялись нападать на наших солдат, на нашу полицию, побоялись драться в открытую. Мы не боимся этих трусливых людей. Мы найдём их – в какой бы точке земного шара они ни находились, и заставим заплатить цену за жизни наших братьев и сестёр. Сегодняшние взрывы также напомнили нам, как хрупка человеческая жизнь, и как мало времени нам отведено на свете. Очень важно не растратить это время попусту, чтобы успеть совершить что-нибудь полезное, чтобы насладиться обществом друзей и близких. Цените жизнь и отнеситесь с особенной теплотой к друзьям в этот день. И вспомним тех, кто сегодня покинул этот мир. Я прошу вас встать для минуты молчания».

Все встали.

Я живо представил картинки, на которых спасатели, надрывно крича, достают из – под дымящихся развалин живых и полуживых людей. Специально обученные овчарки в моём воображении припадали лапами к земле, указывая место, где нужно искать, слышались вопли несчастных, которым раздавило бетонными блоками руки или ноги, и это была настолько грозная и волнующая сцена, что моё лицо во время минуты молчания, вероятно, выражало вместо подобающей скорби неуместную в своей жизнерадостности одухотворённость.

Голос из динамика зазвучал вновь:

«Спасибо. Прошу садиться. Занятия продолжатся в обычном режиме».

Мы сели так торжественно, как будто только что завершили участие в похоронах. Лектор, поправив очки, забубнил про геометрию, а я подумал, что обычным режимом дело теперь точно не кончится. Если даже войны не будет, нас заставят, вероятно, в два раза чаще присутствовать на патриотических лекциях и фильмах, которые и так в горле стоят, ну а если война будет… Ух, об этом не хотелось даже и думать.

Весь день мы только и делали, что читали ленты новостей, в особенности же мы ждали вестей с южных рубежей. Казахские власти совершали судорожные движения – привели армию в повышенную боевую готовность, назначили и отменили выступление министра обороны, заверили население, что государство надёжно защищено, а потом неясно намекнули, что возможна частичная эвакуация людей из приграничных районов. Новостей о том, что Россия готова в случае нападения вступиться за Казахстан, не было, или, во всяком случае, о них не объявляли официально. Россия была вынуждена вести себя осторожно – никто достоверно не знал, есть ли у Маски ядерное и химическое оружие, которым он постоянно похвалялся.

Казалось, что нашему лагерю волноваться не из – за чего: у одарённых бойскаутов, которых собрали в «Ромашке», была бронь от призыва в армию – туда забирали только самый небольшой процент парней, которые не успевали в учёбе и подходили к восемнадцатилетию с плохим средним баллом. Если не ошибаюсь, в армию попадали лишь 3–4 % парней. Но мы беспокоились и за эти 3–4 %. А, кроме того, мы чувствовали солидарность с другими бойскаутами – ведь из лагерей, где росли ребята попроще, российская армия пополнялась больше чем наполовину. Там призывали едва ли не 60 % всех учащихся – за исключением тех, кто действительно не мог нести службу по состоянию здоровья и крохотной прослойки парней с самыми высокими баллами.

Поздно вечером, когда я уж укладывался спать, новости всё-таки пришли: террористы подвергли Алма-Ату бомбардировке ракетами среднего радиуса, вывели из строя электростанцию и, похоже, прорвали хлипкую пограничную оборону, устремившись силами нескольких дивизий на бывшую казахскую столицу. Это была война.

Сумбура в новостях, слухах и сообщениях в первые минуты было столь много, что твиттер не справлялся со своим главным предназначением – не мог дать читателю объективной картины происходящего. Царила какая – то безобразная истерика и паника. Как сообщалось, люди, бросив всё: квартиры, дома, иные даже родных, – уезжали из Алма-Аты или просто бежали от страшной напасти на север. Бензин на алма-атинских заправках моментально закончился или подорожал в десять раз.

В 22.30 раздался протяжный звонок, призывающий бойскаутов ко сну, но комендант вслед за этим так и не появился и не постучал поочерёдно в двери каждого бойскаута. Было ясно, что он в своей комнате на первом этаже смотрит новости.

Засыпал я долго, спал плохо, и мне снились кошмары про какую – то небывало мрачную степь, над которой в багровом небе вставала кровавая луна.

Утром я первым делом, ещё до линейки, отправился к Илье. У него тоже были новости – совсем другого рода.

– Заходи и прикрой дверь за собой поплотнее.

Я сделал, как просил друг, но он, не удовольствовавшись этим, подскочил к двери сам и выглянул в коридор. Чуть поозиравшись и, видимо, успокоившись, Илья захлопнул дверь и пригласил меня присесть на стул.

– Ты боишься, что нас могут подслушать? Что за тайны мадридского двора? – удивился я.