Между двух мужей - Марина Серова

– Скажите… ее не изнасиловали?

– Нет. – Женщина пришла в себя после этой вспышки гнева и даже слегка улыбнулась. – Нет! Хоть в этом ей повезло…

* * *

Марина лежала в палате номер шестнадцать – кстати сказать, очень хорошей палате, с телевизором, холодильником, книжной полкой и даже двумя креслами для посетителей. Впрочем, саму Марину я там не нашла. Вместо нее там сидела и быстро-быстро щелкала спицами долгоносенькая медсестричка, лет двадцати пяти – двадцати шести. Из-под беленькой шапочки на ее лоб выбивалась легкая, как облачко, светлая волнистая прядка. Девушка растянула на коленях пестрое вязание, полюбовалась замысловатым рисунком – и только тогда вскинула на меня спокойные карие глаза:

– Вы к кому?

– Вообще-то я к Ильинской.

– А, к Марине… Она сейчас в зимнем саду. Минут двадцать назад она взяла книжку и ушла. Если вам срочно надо с ней повидаться, то придется вам обойти корпус и подняться наверх, увидите застекленную оранжерею.

– Хорошо. А мы с ней не разминемся?

– Вряд ли, – очень мило улыбалась она. – Мариночка уже второй день там свободное время проводит, до самого ужина. Я точно знаю.

– Вы ее сиделка?

– Да. Как вечер наступает – я здесь, с Мариночкой… и до утра. Мало ли что ей может понадобиться…

Яркий зимний свет играл на застекленных больших окнах оранжереи ослепительными бликами. Я осторожно шла мимо широких кадок с разлапистыми пальмами, фикусами, драценами и прочей зеленью, что так умиротворяюще действовала на мой разгоряченный ум. Пахло влажной землей, листвой, там и сям журчали затейливые фонтанчики и искусственные ручейки.

Вдыхая полной грудью выделяемый растениями кислород, в самом конце стеклянной галереи я разглядела шезлонг, а в нем – худенькую фигурку, закутанную в большой белый махровый халат. Девушка сидела ко мне в профиль, на коленях у нее лежала книжка, но в нее она не смотрела – мысли больной витали где-то очень далеко.

– Извините меня, Марина, что я вас потревожу, – сказала я, остановившись перед девушкой (та вздрогнула и взглянула на меня с испугом). – Я хочу с вами познакомиться. Вы можете сейчас говорить? Как вы себя чувствуете?

Но Марина все же испугалась.

– Кто вы?! – спросила она, быстро поднявшись на ноги. Книжка соскользнула на пол, но девушка этого не заметила. – Кто вы? Я вас не знаю!!

Конечно, я знала, что лицо Марины – все в следах ушибов и в ссадинах, но все-таки воочию смотреть на нее было очень страшно. Большая накладка из гипса и марли прикрывала ее нос, широкие полосы лейкопластыря крест-накрест лепились к брови и подглазью, в правом углу рта виднелся свежий шрам – это шов, вспомнила я, ведь дежурная в санпропускнике сказала, что на ее рассеченную губу пришлось наложить швы… Синяки и кровоподтеки спускались на шею, даже на грудь – заметив мой взгляд, Марина нервно перехватила у горла воротник своего купального халата.

– Марина, не беспокойтесь, – повторила я. – Ваша мама говорила вам обо мне? Я – Женя.

– Да. Вы… вы пришли меня охранять. От… от этого…

Девушка сжала зубы и издала странный звук: полукрик-полустон. Он почти сразу же оборвался.

– Марина! – Я решительно, даже властно, потянула девушку за рукав, и она машинально села обратно в шезлонг, что дало мне возможность примоститься рядом, на соседней скамеечке. – Марина, я расследую произошедшее с вами. Должна вам сказать: дело об убийствах и покушениях на ни в чем не повинных людей я распутываю уже не в первый раз. И, кто бы ни бы этот ублюдок, нападающий на беззащитных женщин, я его вычислю, скручу, плюну ему в морду и сдам его в милицию! Там с ним тоже поработают. Такое развитие событий неизбежно, отклонений не будет, можете не сомневаться. Верите мне?

Поколебавшись, Марина кивнула.

– Ну вот, а раз так – расскажите мне, что с вами произошло. Я понимаю, вспоминать тяжело, но вы уж сделайте над собой усилие, пожалуйста.

– Да. Хорошо. Но ведь я все уже рассказала? Ко мне из прокуратуры приходили, следователь, высоченный такой…

– Ах, с красненькими глазками?

– Да.

– Курочкин? Валентин Игнатьевич?

– Да, да. Он сказал, что тетю Тоню… тоже… – Марина снова закрыла лицо руками.

– Милая моя, Курочкин – болван! Круглый, как пушечное ядро! И с такой же чугунной башкой. Забудьте о нем, как о страшном сне, и расскажите мне обо всем, что с вами произошло. Откровенно, моя милая, откровенно, – как врачу!

– Я возвращалась из института, – медленно начала Марина, – у нас сейчас сессия… возвращалась к тете Тоне, в последние дни я у нее жила, домой, к родителям, только так, изредка заскакивала. Папа с мамой сначала возражали, а потом смирились. Я если что решу – никто меня не остановит, вы не смотрите, что у меня такая конституция… хрупкая. Значит, подхожу я к дому, вхожу в подъезд – и тут, прямо на пороге, – ОН! Как будто только меня и ждал!

– Кто?

– Я не знаю, – помрачнела Марина, – или просто не узнала… Но это был мужчина, если судить по его силе: он схватил за волосы и та-ак рванул! Я потеряла равновесие, упала на него, а он сгреб меня в охапку и куда-то потащил. Хотел, наверное, в подвал меня затолкать, но дверь оказалась на замок закрыта. Тогда он бросил меня на пол, прямо там, в подъезде, и стал… бить…

Тонкие до прозрачности руки закрыли лицо. Широкие раструбы рукавов махрового халата скользнули вниз, обнажая Маринины руки почти до локтей, и на ее запястьях и предплечье я увидела страшные синюшно-лиловые пятна.

– Он так меня избивал… ужасно, – опустив руки, Марина уже смотрела в сторону и дрожала от воспоминаний. – Ногами… Почти все время ногами! По лицу, по груди… по животу… – Она дернулась и опять закрыло лицо руками. – По животу! По животу!!

– Мариночка, успокойтесь. – Я спешила предотвратить ее истерику. – Ужасно, ужасно, что вы потеряли ребенка, но этот кошмар рано или поздно забудется, и все у вас еще будет хорошо, поверьте мне! Не зацикливайтесь на этой мысли, не ломайте себе психику, больше думайте о другом… О хорошем!

– О хорошем? – тихо спросила Марина. – О чем же хорошем?

– Ну мало ли найдется хороших мыслей у девушки в девятнадцать лет! Молодость, надежды… любовь…

Я удивилась тому, как быстро прояснилось изувеченное Маринино лицо.

– Любовь! Господи, как вы правы! Я люблю. Я так его люблю!

– Кого? – спросила я, хотя, конечно, уже знала ответ.

– Алешу. Алешу, Алешеньку моего, тети-Тониного сына! Вы представить себе не можете, как это тяжело: мы любим друг друга больше жизни – и не можем видеться. Еще два года, представляете? Точнее – год, девять месяцев и девять дней. Пока он не вернется!

– Вы считаете дни? Это великолепно!

– Да. Как вы думаете, – Марина вдруг беспокойно зашевелилась, – он приедет на похороны матери? Ведь его отпустят? Конечно, отпустят! Он приедет и… увидит меня такой?! ТАКОЙ?! Боже мой, нет, я не хочу этого, не хочу!!!