Сибирский кавалер - Борис Климычев
Шрифт:
Интервал:
— Я сам — благородный! И не зовите меня боле Еремеем Ивановичем. Дурацкое мне дали имя, хамское: Еремей Иванович Еремеев. Но отчество мое достойное. Я — Георгиевич. Я сын Георгия Петровича Жевахова. Я — княжеский сын! Жевахов! Они меня нарочно Ивановичем величают, чтобы никто не догадался, чей я сын. Я такой же благородный, как и Пьер. А может, и достойнее его во всех отношениях. Но мать моя была крестьянкой. Она родила меня от князя и во время родов умерла. Теперь вы знаете!
Еремея колотила дрожь. Он задыхался.
— Ого, как вы взволнованы! Я понимаю вас! — воскликнул гусар. — Так вы — бастард! Но дорогой Еремей Георгиевич, ваше имя можно и переделать на библейский лад. Я буду вас величать Иеремия Георгиевич! Идет? Сейчас я скажу, чтобы нам подали моего прекрасного хлебного вина. Вы хлобыстнете стаканчик, это восстановит ваши душевные силы!
Поверьте, что перед вами сидит ваш друг. Я очень рад тому обстоятельству, что этого зазнайку упрятали в клоповник. Тоже мне, парижанин! Ни с кем из соседей не желает общаться. Привез какого-то французишку. А теперь их обоих взяли за шкирку. И поделом! Наверняка фальшивые деньги печатали! Или еще что-то такое творили. Вот тебе и князь! В нем и княжеского-то ничего нет, одно название.
— Вы знаете, Иеремия Георгиевич, я вам даже помог! — сообщил Коровяков. — Как? Очень просто! Ко мне приехали люди из сыскной канцелярии. Прибыли на простой телеге и в мужицких одеждах. Показали бумагу, попросили приюта на время сыска. Они ходили в мужицких одеждах вокруг вашей усадьбы. Высматривали. А по ночам надевали на лица маски и заглядывали в ваши окна. Я их кормил и поил. И в карты с ними играл, не то бы они тут с тоски сдохли. Вот! Выглядели, что хотели, потом вашего мучителя и сцапали! Ну, как? Благодарны вы мне?
Еремей закивал. Выпив домашнего хлебного вина, он почувствовал блаженство. Все хорошо. Он принят в обществе, он развлекается господской забавой. И так теперь будет всегда! Хороший друг этот гусар!
Но почему-то к Еремею пошла плохая мелкая карта. Он стал проигрывать.
— Уже темнеет! — напомнил он Коровякову. — Приказали бы свечей подать?
— Свечей в особенных канделябрах! — возгласил Захар Петрович Коровяков. Тотчас в зале возле столов стали загораться свечи. Света в зале становилось все больше. Еремей на миг оторвался от карт и остолбенел. Вокруг столов девки встали на руки и головы, вздев вверх оголенные зады, скрюченные ноги их молочно белели. И из щелей, предназначенных природой совсем для иных целей, торчали длинные свечи. И горели эти свечи ровным пламенем, освещая то потаенное, что обычно тщательно скрывают под одеждами.
От такой картины Еремею стало не по себе. Какие уж тут карты! Он то и дело оглядывался, и стал проигрывать все больше. Девки долго простоять в такой замысловатой позе не могли, потому через некоторое время заменялись по команде Коровякова:
— Подать свежих канделябров!
Еремей хватил подряд пару стаканов хлебного вина, протягивал руку то к одной свече, то к другой, пытаясь не то вытянуть свечку из заветного отверстия, не то заткнуть её еще глубже. Девки уклонялись от его рук, теряли равновесие. И тогда на их нежную белую кожу, и на розоватую кожицу щелей, капал раскаленный воск, и девки издавали дикий визг!
— Ну, довольно, Иеремия Георгиевич! — сказал наконец Захар Петрович Коровяков. — Так ты мне все канделябры перепортишь! Пора тебе домой, баюшки-баю. Да ты не противься, завтра, будь добр, приезжай снова. Приезжай вообще всегда, хоть каждый день! А сейчас, во-первых, ты пьян сильно, во-вторых, у тебя деньги кончились. Ты проиграл мне уже и дубовую рощу, а расписку написать не можешь… Но у меня полная зала свидетелей. Да я знаю, что ты — честный человек, не откажешься. Так что пока поезжай! И знай, что у тебя есть тут верные друзья.
Еремею не очень хотелось удаляться от игры с «канделябрами», но Захар Петрович Коровяков с ним говорил дружески, приглашал заходить, это ему льстило. «Действительно, перебрал», — подумалось ему, он вышел под руку с Захаром Петровичем на крыльцо, и крикнул Нефедычу, чтобы подал лошадей. В этот самый момент в открытую дверь вырвались звуки дикого хора:
Бес проклятый всё затеял,
Мысль картежну в сердце всеял,
Руки к картам простирайте,
С громким плеском восклицайте,
Дабы слышал всяк окрест:
— Рест!
В дороге Еремею казалось, что коляска едет слишком медленно. Он вырвал у Нефедыча кнут и принялся хлестать своего кучера по чему попало:
— Как смеешь, скотина, ползти как черепаха! Поняй!
Нефедычу терпеть удары хлыста было невмоготу, но лошадей погонять ему было теперь нечем. Он ухватился за козлы и ударял жеребцов в зад носками сапог.
— Рест! — орал Еремей. — Окрест-рест!
Раза два Еремей вываливался из коляски, набил себе огромную шишку на лбу. Все же прохладный воздух вечера произвел на него некоторое отрезвляющее воздействие, он отдал кнут Нефедычу и отряхнул от пыли сюртук.
Коляска подкатила к барскому дому. Еремей сказал Нефедычу:
— Езжай на конюшню, пусть конюх распряжет жеребчиков. А ты возьми у него хорошие тонкие вожжи. Узлы, чать, вязать умеешь?
— Как не уметь!
— Ну так поспеши!
Нефедыч вернулся, они вошли в темный дом. Еремей принес из своей комнаты канделябр. Сказал:
— У них свои канделябры, а у нас свои. И ступай потише, не как слон, а не то убежит.
— Кто?
— Канделябр.
Нефедыч подумал, что управляющий рехнулся. Но пошел на цыпочках. Пришли к комнатам, в которых Пьер Жевахов разместил Палашку с той поры, как она стала его любовницей. Она жила теперь как барыня, в её комнатах были цветы в горшках, диваны, картины, книги. Голландская раззолоченная лютня и статуя Аполлона Бельведерского украшали её жилье. В клетках резвились щеглы и канарейки. Кровать в спальне была застелена простынями и покрывалами с рисунками русских пейзажей.
Еремей рванул дверь, она оказалась заперта изнутри задвижкой. Это было особенно обидно: безродная крестьянка, а барыню из себя корчит! Еремей рванул дверь, и оторвалась дверная ручка!
— Отопри! Хуже будет!
— Ни за что не отопру, барину пожалуюсь!
— Барину? Я сам теперь барин! Нефедыч, тащи топор!
Палашка отперла дверь:
— Стыдно вам, Еремей Иванович, среди ночи так врываться. Вы же в нетрезвом состоянии.
Еремей ударил Палашку кулаком в подбородок, она рухнула на пол. Он поднял её, возложил на постель, начал в остервенении срывать с нее одежды. Приказал Нефедычу привязать её вожжами за руки и за ноги к спинкам кровати. Нефедыч это исполнил, Палашку было жалко, но Еремея злить было нельзя.
— Так! Растягивай её, как лягушку. Вот, теперь можешь уйти, без тебя управлюсь.
Палашка, напряглась, задергалась, пытаясь освободиться от пут. С жалобным звоном упала лютня, защебетали, запрыгали в клетках птицы.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!